ЗАЧЕМ НЫНЕШНИМ ДЕРЖИМОРДАМ ПРАВДА

Сегодня наш гость – патриарх лезгинской поэзии Азиз Алем. Его настоящая фамилия Фатуллаев. Главная тема нашей беседы – место художника в политической жизни, насущные задачи и жгучие проблемы литературы, почему слово перестало быть голосом общественной совести и эхом народа.

– Азиз-муаллим, вы человек, умудрённый опытом, известный поэт-новатор. В чём вы видите назначе­ние литературы?

– Ещё до нашей эры великий древнегреческий драматург Еврипид изрёк: «Нет, не покину, Музы, алтарь ваш… Истинной жизни нет без искусства». Для меня лично литература как искусство слова – это прежде все­го духовное наследие вчерашнего, неустанные поиски, победы и поражения сегодняшнего и высший арбит­ражный суд будущего во имя Истины.

– Многие говорят, что сегодня в поэзии царит нездоровая атмосфера. Это так?

– А что вы хотели? Сегодня мы наблюдаем невидан­ную разруху как в стране, так и в головах. Во всех сферах общественной жизни полнейший хаос. В чём дело? Мы не смогли дать силу праву и дали силе право. Отсюда и нескончаемая вакханалия, да ещё с кровавыми оргиями. Поэтому такие общественно-значимые эстетические и нравственные категории, как «возвышенное» и «эстетиче­ское», «добро» и «справедливость», «честь» и «совесть» и др. перестали существовать или приобрели новое обли­чье.

– В этой связи, как вы думаете, зависит ли появле­ние художника от общественно-экономической форма­ции?

– Во-первых, человек с самого рождения является ху­дожником по своей природе и старается жить по зако­нам красоты, то есть облегчает себе жизнь, оберегает, улучшает и умножает её богатства. В первобытном обще­стве, безусловно, были свои замечательные художники (изумительные наскальные рисунки чего стоят!). Но в со­временном понимании большой художник может по­явиться в обществе больших возможностей и условий для профессионального роста и реализации своих творчес­ких идей. В аквариуме и пруду недолго проживут белая акула и голубой кит. Да и что за жизнь будет у них?! Вряд ли певец Майкл Джексон в XIX веке без телевидения и ки­но имел бы такой успех, какой имеет сейчас, даже после смерти. Подобных примеров уйма. Спору нет, у каждого исторического периода свои духовные, идеологические потребности, свои идеалы красоты, своё понимание смысла жизни и назначения человека. Но одно остаёт­ся незыблемым: человек как венец природы, как её высшее творение и достижение, должен жить по-челове­чески и творить в человеческих условиях. Увы, пока нам до этого ещё очень далеко.

– Но разве общественно-политическая атмосфера тех или иных эпох или какого-то конкретного исто­рического периода не влияет на общий тонус, настрой поэзии, на её, так сказать…

– Кровеносную систему? Влияет, разумеется. Это аксиома. Даже тогда, когда в соседнем дворе пожар или жарят шашлыки, до нас доходят и едкий дым пожара, и опьяняющий запах шашлыка. Всё в этом мире взаимосвязано и взаимозависимо. Состав, цвет и вкус воды, например, у истоков Волги и у её устья, скажем, возле Астрахани, не одинаковы. Река по пути своего следования за счёт притоков «растёт», обогащается и ка­чественно меняется (не говоря уже о человеческом факторе: загрязнениях, отравлениях и т.д.). Тем не ме­нее вода, что была у истоков реки, не исчезает, доходит в общем потоке до пункта своего назначения, т.е. впа­дает в Каспий. Иными словами, суть, первооснова сохраняется, а мы часто, к сожалению, обращаем внима­ние на пену, на внешние атрибуты, хотя в принципе не должны скидывать их со счетов как часть нашего бы­тия, течения жизни. Так и в науке, и в искусстве. Хотя и там, и тут есть своя специфика.

– Нельзя ли пояснее, поподробнее?

– В науке, чтобы шагнуть в непознанное, надо знать, что уже сделано до тебя и что остаётся неизвестным или нуждается в пересмотре, в переосмыслении. Вот очевидный факт, знакомый каждому школьнику-стар­шекласснику. И.Ньютон разложил белый солнечный свет на спектр и положил начало спектроскопии. Через пару столетий Г.Кирхгоф и Р.Бунзен установили, что с помощью спектроскопии можно определить химичес­кий состав различных веществ. Так возник спектральный анализ. А в 1913 году Нильс Бор доказал, что спект­ры атомов неразрывно связаны с их строением, за что потом получил Нобелевскую премию. Ныне спектро­скопия и спектроанализ играют исключительную роль в изучении макро- и микромира, а также в решении многих и многих практических задач.

Однако специфика науки такова, что, с одной стороны, найденное когда-то рациональное зерно не отбра­сывается, а сохраняется и получает, как мы увидели, своё дальнейшее развитие, с другой стороны, новое от­крытие может внести свои коррективы или нанести сокрушительный удар по имевшимся ранее понятиям и суждениям о тех или иных предметах, явлениях. Свидетельством тому – блестящее открытие Коперника, ко­торый не оставил камня на камне от представления Птолемея о геоцентрической системе строения Вселен­ной.

– Когда мы говорили о влиянии общественной атмосферы на общий тонус поэзии, вы вскользь упомя­нули и о человеческом факторе, то есть о загрязнениях, отравлениях. Разве нечто подобное не происхо­дит в литературе?

– Да, бывают своеобразные отравления, загрязнения и в мире прекрасного, но это не закономерность, а носит временный характер, что и случилось, например, с арузом в лезгинской литературе.

Аруз – метр арабской поэзии, основанный на чередовании долгих и кратких слогов, которые в свою оче­редь связаны с долготой и краткостью гласных. Впервые аруз был выработан и систематизирован в VIII веке учёным Халил ибн Ахмедом из г. Басры, установившим 15 основных видов аруза. Позднее к ним было добав­лено ещё 4 вида.

Аруз стал и метрикой персоязычной поэзии, поскольку соответствует природе и духу этого языка. А вот тюркоязычная классическая поэзия, заодно и дореволюционная лезгинская поэзия, на мой взгляд, изрядно пострадали от аруза, ибо эта метрика по своей сути чужда этим языкам, так как в этих языках гласные по дол­готе не различаются. Дело в том, что поэтический фольклор лезгинского, соседнего азербайджанского, да и многих тюркоязычных народов, таких как казахи, татары, узбеки, туркмены, турки и др., основан на слоговой – силлабической метрике безотносительно к месту ударения в том или ином слове (у тюркоязычных народов эта система называется «бармак»). Авторитет арабской и персоязычной литературы был настолько велик, что даже выдающиеся представители тюркоязычной поэзии оказались во власти аруза (Навои, Махтумкули, Физули и многие другие).

– Но теперь аруз стал «персоной нон грата» и покинул пределы нашей поэзии. Что вы скажете о тех, кто в той или иной форме ратует за «чистое искусство», как бы заявляя своим творчеством: в вопросах, касающихся общественной жизни, политики, науки, морали, «моя хата с краю»?

– Когда над тобой парят орлы и поют жаворонки, не только в лесу или саду, даже на подоконнике дома чириканье воробьёв не производит впечатления. Да, воробьёв много, и они делают много полезного, а тех, кто занимается чистоплюйством в искусстве, особенно у нас в Дагестане, можно посчитать по пальцам. Пусть эти господа как в Махачкале, так и в Москве и других крупных городах необъятной России крутят заез­женные пластинки. Что толку? В принципе они не делают никакой погоды в искусстве; они просто одержимы тщеславием и тратят своё золотое время на всякие безделушки и, как говорится, пудрят мозги определённой части молодёжи, причисляющей себя к рафинированным снобам, и скучающим особам в фешенебельных хо­ромах, подражая великосветским дамам недалёкого прошлого. Вот вся их аудитория.

– По логике наших рассуждений получается, что всякие концепции «чистого искусства» родились и размножались только на Западе, начиная с Уральских гор. Тогда что было на Востоке до Уральских гор?

– Мир многомерен, в нём много контрастного. Гениальный диалектик Гегель сказал: «Противоречие ве­дёт вперёд». «Чистое искусство» как особая разновидность эстетической культуры существовало в той или иной степени с древнейших времён во всех цивилизованных странах.

Я бы отметил другое. Если на Западе до эпохи Возрождения господствовали такие виды искусства, как ар­хитектура, скульптура и живопись (Древняя Греция, Италия и др.), а литература занимала арьергардное по­ложение, то на Востоке на переднем крае были поэзия и архитектура, а роль живописи и скульптуры была крайне ограничена, прежде всего из-за строгой регламентации и наложения религиозного запрета. Поэтому эти виды искусства были далеки от живой стихии жизни.

Что касается поэзии, то одно перечисление имён таких титанов художественной мысли, как Рудаки, Фир­доуси, Низами, Саади, Хафиз, Навои, Хайям, Джами, Руми и многие другие, говорит о том, на какой высоте на­ходилась поэзия на Востоке в Средние века. Воистину поэзией занимались, интересовались почти все слои населения, начиная с царей и кончая ремесленниками.

– Тогда какие же «метаморфозы» произошли с поэзией?

– Дело в том, что письменная поэзия из-за поголовной безграмотности и дорогостоящей рукописной кни­ги не была доступна крестьянским массам. Деревня наслаждалась собственным, то есть народным творчест­вом и ашугской поэзией, которая, кстати, впоследствии оказала большое плодотворное влияние на письмен­ную поэзию.

В таких условиях одарённый юноша, пишущий стихи, мог делать карьеру поэта лишь при дворе какого-ни­будь султана или эмира. А те в свою очередь держали целый штат поэтов во главе с поэтом-лауреатом. В их обязанность входило прославление и описание «подвигов» и «доблестей», походов и попоек феодального правителя и его приближённых. Царствующие особы на поэтов смотрели как на своих слуг, и те получали со­ответствующее вознаграждение за свои труды. А труды должны быть достойными слуха просвещённых монар­хов и придворных сановников.

Поэтому на пышных дворцовых приёмах (дарбарах) нередко происходили поэтические состязания, где по­эты, как гладиаторы, убивали друг друга, конечно, не мечом, а словом, неожиданным и острым, как меч, де­монстрируя своё превосходство над остальными.

При дворах «хорошей поэзией» считалась та, которая была предельно «учёной», с бесконечно усложнён­ными экстравагантными образами, доходящими до абсурда.

Вот такое цветистое словоизвержение, «мозговая игра», трюкачество превратили придворную поэзию в пустую забаву. Как видим, этот восточный вариант «чистого искусства» был создан по инициативе самой пра­вящей верхушки, которая оказывала ему всяческую поддержку, попутно строго наказывая тех, кто собирался выйти из «золотой клетки» двора или выражал в своих произведениях свободолюбивые мысли.

– А если конкретно?..

– Этот список огромен, назову лишь некоторых. За сочувственное отношение к керматскому движению, проповедовавшему имущественное равенство, изгнали из дворца Саманидов уже немощного старца, «Адама поэтов» Рудаки. За крамольные идеи был ввергнут в тюрьму Хагани. Содрали живьём кожу с Насими. Выко­лоли глаза Саиду Кочхюрскому. Отрезали язык Мискин Вели… При всём достатке, материальном благополу­чии несладко жилось и тем великим поэтам средневековья, которые не служили при дворе. Почти все они посвящали свои произведения сильным мира сего. Это неспроста.

Но несмотря на всякие жуткие, драконовские меры, далёкая от народа, от правды жизни придворная по­эзия была обречена на вырождение, что видно хотя бы на примере касыды.

Будучи самым распространённым видом поэтической формы, восхваляющим в основном победы власти­телей и служащим их политическим целям в X–ХI веках, касыда уже к XIII веку превратилась в головоломный кроссворд, совершенно лишённый содержания (к примеру, касыды знаменитых персидских поэтов Салмана Саведжи, Ахли Ширази и др.)

– Как ни странно, вся история народных бедствий свидетельствует о том, что многие несчастия на зем­ле произошли из-за невежества, в первую очередь, венценосцев.

– Только почему-то крупнейшие промахи правителей, вызванные их невежеством и пагубно отразившие­ся на судьбах тысяч и тысяч людей, мы часто выдаём за досадные ошибки. Без учёта социально-историчес­кой обстановки, уровня культурного развития народа, его политического сознания, высказанное вождём, тем более кумиром, слово во всеуслышание в революционно-накалённой стране подхватывается широкими мас­сами и становится чудовищной всесокрушающей силой, как неосторожный крик в горах, порождающий огром­ный обвал, сметающий на своём пути всё и вся.

В этом отношении, как мне кажется, больше чем прав древний китайский философ Конфуций: «В стране, где есть порядок, будь смел и в действиях, и в речах. В стране, где нет порядка, будь смел в действиях, но ос­мотрителен в речах». Это изречение касается, прежде всего, первых лиц любого государства, где нет поряд­ка, и большинство народа ещё не держало букваря в руках. Если бы эта мудрая сентенция Конфуция находи­лась в арсенале государственной политики советской власти, думаю, многие церкви, мечети, храмы и другие культовые здания не были бы снесены с лица земли, а сохранились бы как памятники национального зодче­ства и свидетели духовной жизни предшествующих поколений. А те здания, что чудом уцелели, были преобра­зованы в клубы, склады, конторы, артели и т.д.

Как видим, не «вся предшествующая культура создавала питательную среду и унавоживала почву, пригод­ную для прорастания новых культурных всходов».

Но будем объективны: несмотря на все и всякие зигзаги и гримасы времени, то положительное, что сде­лала советская власть в неимоверно трудных условиях за короткий срок, в частности для национальных окра­ин бывшей Российской империи, не имеет аналогов в мировой истории, начиная аж со времён Перикла. По официальным данным, накануне Октябрьской революции примерно три четверти всего взрослого населе­ния России не умели ни читать, ни писать. Особенно много неграмотных было в национальных регионах. У нас в Дагестане они составляли 90 процентов. Поэтому сразу же после установления советской власти была разработана специальная программа культурного развития населения страны. В острой борьбе с клерика­лами открыты светские школы и курсы по ликвидации неграмотности. Плата за обучение отменялась. Осно­вывались газеты, журналы. Начали функционировать библиотеки и музеи…

– А сегодня?

– Сегодня жизнь пошла кувырком. Всё решают деньги. Пророческими оказались слова Цицерона: «Нет ничего святого, чего деньги не могли бы осквернить, ничего настолько сильного, чего нельзя было бы оси­лить деньгами». Страну превратили в огромную ярмарку, где всё продаётся и покупается: не только детские площадки, но и детские внутренние органы. А на бессмертные творения изящной словесности толстосумы и держиморды даже чихать не хотят. Пусть кричит себе сколько угодно и с того света Белинский: мол, литерату­ра есть сознание народа, цвет и плод его духовной жизни. Это воротилы и заправилы хорошо знают. Знают они и другие слова Геркулеса русской литературно-художественной критики: «Общество находит в литературе свою действительную жизнь, возведённую в идеал, приведённую в сознание». Зачем им правда?! Зачем им афишировать себя во всей наготе и красе?! Нет, не хотят они, чтобы будущие поколения увидели их «рожи», «ужимки и прыжки», как мартышки из басни Крылова «Зеркало и обезьяна».

– На чём сегодня держатся творческие союзы? Неужели на тех мелких подачках, которые им иногда бросает государство?

– Прежде чем отвечать на ваш вопрос, хочу рассказать маленькую горскую притчу. На дворе суровая зи­ма. Кончились корма. Стоит хозяин у изголовья умирающей козы. И говорит: «Не умри, коза, скоро весна при­дёт. Будет свежая зелёная трава». А коза еле-еле дышит и не слышит сладкие увещевания растерянного хо­зяина. Хорошо, что у умирающей козы есть хозяин, который хоть переживает за неё. А вот у творческих сою­зов, как ни печально, нет никакого хозяина. То, что у каждого из этих союзов есть свой председатель правле­ния, сотрудники аппарата, ни о чём не говорит. Чтобы оправдать свою зарплату, сидят себе в кабинетах, коро­тают дни, как говорится, без божества, без вдохновения. А так никакой организационно-творческой работы; все намеченные планы остаются на бумаге, потому что связаны буквально по рукам и ногам. Главная причи­на – нет средств.

Я не завидую нынешнему председателю Союза писателей Дагестана Магомеду Ахмедову. Как и все ос­тальные творческие организации в стране, наш Союз писателей сидит на мели.

– Азиз-муаллим, после распада СССР духовная жизнь, культура загнаны в тупик. Сейчас мы, предста­вители творческой интеллигенции, особенно малочисленных народов, находимся, мягко говоря, в неза­видном положении. Если на высоком государственном уровне не будут приняты надлежащие меры, мы скоро окажемся у «разбитого корыта». На ваш взгляд, в историческом аспекте какова фундаментальная основа нашей поэзии, на чём она зиждется и выдержит ли суровые испытания нынешнего времени?

– Выдержит. Безо всяких сомнений. Пока жив народ, живы будут и его поэзия, его искусство, его музы. Тот, кто хоть раз поел халву и знает технологию её производства, при каждом удобном случае обязательно приготовит это вкусное и высококалорийное яство. Что я этим хочу сказать? У нашего народа большой исто­рический и нравственный опыт. С нами не случится то, что произошло с культурой майя, и наши талантливые художники слова не останутся в диком одиночестве, как Робинзон Крузо на необитаемом острове. Тем более в современном мировом сообществе с его материальными и духовными ценностями и возможностями.

Да, мы потеряли почти всё, что было создано народным гением в седой древности – до Кавказской Алба­нии и за годы её существования, поэтому официально лезгинская письменная литература пока что начинает­ся с творчества знаменитого поэта VII века Давдака, а точнее, с его поэмы – элегии «Плачь на смерть велико­го князя Джаваншира».

– В чём причина такой ужасной трагедии?

– Будто мы попали в немилость богини Клио, на земле Эдему подобного Лезгистана в течение всей его истории разыгралось неисчислимое множество кровавых баталий, унесших сотни тысяч человеческих жиз­ней, превративших цветущие города и сёла в руины, а изумительные творения вдохновенного труда – в пепел и прах. Из-за отсутствия капитальных, научно обоснованных исследований нашей истории складывается та­кое впечатлении (вопреки всякой логике!), будто раньше в соседстве с такими цивилизованными странами, как Персия, Армения, Грузия и т.д., у лезгин не было своей самобытной национальной культуры, будто они какие-то инопланетяне, случайно оказавшиеся на Кавказе. Самое лучшее, что пишут о нас со всякими экиво­ками иные добропорядочные господа-учёные, это то, что в свою бытность племена, проживающие от рек Аракса и Куры в Северном Азербайджане и в южных районах Дагестана, занимали ключевые посты в государ­стве Урарту, приняли активное участие в разгроме Вавилонского царства, имели, как шумеры, свою письмен­ность в виде клинописи, одними из первых в мире наряду с ассирийцами использовали конницу как войско­вую единицу и т.д. и т.п.

А кто они, эти племена? Почему-то чётко и внятно не скажут, что это предки албан, предки нынешних лез­гин и лезгиноязычных народов, ибо других аборигенов здесь, на этой земле до нашей эры не было. Они же, эти племена, и образовали мощное государство – Кавказскую Албанию со своей политической системой, с высоким уровнем социально-экономической и культурной жизни. По самым скромным подсчётам античных авторов, у албан было 60 000 пехотинцев и 22 000 конницы. Это довольно внушительная сила!

– Интересно, почему обо всём этом открыто, масштабно и досконально не пишут наши историки? Всё вокруг да около. Или пороха не хватает, что ли?

– Молчат, будто кто-то толокном набил им рот.

А ведь лезгинам несладко пришлось и после вторжения арабских, а позже тюркоязычных полчищ. Кавказ­ская Албания потеряла политическую и национальную независимость. Тем не менее в течение шестисот лет сопротивлялся наш народ насильственной исламизации древней страны Лакз. Увы, были последовательно уничтожены рукописные и культовые памятники. Прерваны всякие связи с соседними народами, ставшими по воле судьбы «неверными». Албанская письменность была окончательно вытеснена арабской письменно­стью, а тюркский язык постепенно становится языком межнационального общения.

– Согласен. Очень многое было сожжено, уничтожено и утеряно. А что удалось сохранить?

– Прежде всего, своё «я»: свою землю, свой язык, свою культуру, своё искусство… И, наконец, историчес­кую память и жизненную философию. Мы не смешались, не растворились в «общем котле» с иноземными за­хватчиками. И не спрятались среди скал, спасая свою шкуру, как овцы в закуте. Хотя ареал обитания умень­шился по сравнению с временами Кавказской Албании, наш народ сохранил свою территорию от синих вод Каспийского моря до вершин Шахдага и Шалбуздага.

Это имело не только торгово-экономическое, военно-стратегическое, но и нравственно-эстетическое зна­чение. Благодаря морю, степям и горам лезгины отлично разбираются в понятиях «глубина», «широта» и «высота». Поэтому глубина мысли, широта души и высота эстетического идеала стали неотъемлемыми черта­ми национального духовного бытия этого гордого, свободолюбивого, многострадального, но мужественного и удивительно гостеприимного народа. Трудно найти лезгина, который не имеет своего кунака. Хотя махровые националисты считают это бесхребетностью, нашей толерантности, интернационализму нет предела. Неда­ром в лезгинском пантеоне самым могущественным богом является Алпан (бог огня) и самым почитаемым – Атар (бог солнца), которые дарят свет и тепло, взамен не требуя ничего. Потому у нашего народа огненный темперамент и солнечный дух, что во всём блеске воплотилось в эпосе «Шарвили» и других произведениях народного творчества.

А какая шикарная, восхитительная природа у нас: с одной стороны, белопенные морские просторы, изум­рудные массивы реликтового субтропического Самурского леса, с другой стороны, сочные альпийские луга и вечные ледники. В объятиях такой пышной многокрасочной природы с резкой сменой климатических поясов и богатой фауной и флорой человек никогда не впадает в состояние депрессии, абулии, безволия…

– Наоборот, такая дивная природа окрыляет, возвышает, одухотворяет человека…

– Делает его оптимистом, жизнелюбом, ценителем и творцом Красоты, патриотом своего Отечества. И вся эта палитра красок, гамма чувств, несмотря на строгие запреты, жестокие преследования со стороны властной элиты, религиозных фанатиков и мракобесов, отражены у нас в фольклоре: в песнях, сказках, бас­нях, легендах, даже в ковроткачестве и других видах народного искусства. Вот это и есть, по моему разуме­нию, вторая составляющая фундаментальной основы нашей поэзии, нашей культуры в целом.

– А есть ли третье?

– Есть. Это уже наша литературная традиция, уходящая в глубь веков, которая, как коктейль, представля­ет собой смесь «соков» албанской и арабо-, персо-, тюркоязычной литературы, а после Октябрьской револю­ции советской и мировой художественной культуры.

Как видим, наша литературная традиция, начиная с Давдака и кончая вашим поколением, то есть поэта­ми 80-х годов прошлого века, необычайно эффектная и эффективная, как высококачественный кислородный коктейль.
 

Источник: http://www.litrossia.ru/2011/10/06034.html

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *