В свое время я месяц прожил в Германии у родственников. Они предложили мне слазить с ними на гору Цугшпице – высшую точку Германии.
Идти мне предстояло с людьми, которые еще в Союзе, до эмиграции, работали, среди прочего, инструкторами альпинизма. И с их детьми, которых они таскали в горы чуть ли не с пеленок. У меня же горного опыта не было вообще никакого. Было только горячее желание посмотреть настоящие горы, которые для меня самое поразительное и прекрасное зрелище.
Вышли из джипа мы у подножия. Напялили неимоверные для неопытного человека рюкзаки и двинулись по жаре наверх. Минут через 15 я был уверен, что идем мы уже часа два.
Мы вошли в лощину на высоте 1400 метров. Со всех сторон она была огорожена горами, напоминая гигантскую комнату без потолка. Комнату, настежь распахнутую в бездонность ночных галактик.
Затем мы полезли на четвереньках по крутому склону, состоявшему из камней, которые постоянно разъезжались под нами. Вид на долину напоминал уже вид с крыши небоскреба. Я вдруг понял, что при неосторожности разбиться насмерть можно уже и здесь.
Мы остановились. Перед нами стеной стояла отвесная черная скала. В нее были вбиты металлические скобы, одна над другой. В итоге образовалось нечто вроде лестницы для рук и ног. Она уходила вверх метров на 50.
– Интересно, – спросил вдруг почемуто дядя Петя, – имеет ли тут какоето значение, с пяти метров падаешь или с пятидесяти?
Я засмеялся. Десятки лет ходит в горы и как будто впервые задается этим вопросом.
– Имеет, – ответил мой двоюродный брат Андрей в своей манере. – С пятидесяти лучше. С пяти еще в реанимации будешь неделю корчиться, а тут хоть сразу подохнешь.
Судя по всему, хорошее настроение не покидало его ни на минуту.
На смену вертикальному испытанию пришло горизонтальное. Мы шли теперь в буквальном смысле над пропастью. Справа тянулась прибитая к скале проволока, к которой нужно было цеплять страховку. Под нами же, кроме узких металлических штырей, вбитых перпендикулярно отвесной скале, не было ничего.
В какойто момент замок на моей страховке сломался. Это означало, что если я сорвусь, то она удержит меня лишь в том случае, если момент натяжения придется не на защелку. Теперь я рисковал жизнью не только в секунды перестегивания, а постоянно, всегда. А тут еще и одна из планок оказалась отогнута так, что наступать на нее было уже нельзя. Пришлось шагать через нее, делая чуть ли не шпагат…
Штыри были позади. Но там, при всем моем неуважении к сломанной страховке, можно было, по крайней мере, хвататься за шнур руками и не зависеть слишком сильно от одних ног, которые имеют свойство оступаться. Теперь же нужно было шагнуть на выступ шириной сантиметров 2030 и довериться только ногам. Страховочный шнур закончился. Справа была, как водится, отвесная скала без какихлибо бугорков, за которые можно было бы держаться. Слева, как обычно, пропасть.
«Вашу мать, что это еще за форт Байяр? – подумал я. – Они тут совсем, что ли, охренели? И охота же подыхать зазря!»
– Чтото не нравится мне вот этот участочек… – пробормотал я, едва сдерживая нечеловеческий страх.
– А что? – невозмутимо и както даже удивленно ответил дядя Петя. – Помоему, очень симпатичный.
Его непосредственность окончательно добила меня. Я шагнул. После такого диалога ничего другого уже и не оставалось…следующий этап был какимто более добротным и честным. Падение, скорее всего, тоже означало бы смерть, и страховки тоже не было. Но теперь, по крайней мере, было за что хвататься руками и куда ставить ноги. Мы всеми частями тела быстро карабкались по бугристой скале, похожей на гигантскую лестницу с огромными каменными ступенями.
Далее, совсем как герои фильмов, схватившись руками за край обрыва, мы подтянулись и перекинули за него ноги. Одним словом, мы эффектно влезли на новую высоту. Это был свежий, душистый альпийский луг. На нем мирно пасся горный козел. Когда я достал фотоаппарат, козел повел себя так же, как поппевец, застигнутый папарацци с новой любовницей, – бросился наутек. Хорошо еще, что камеру не разбил.
На смену великолепным красочным цветам пришла каменная пустыня – кучи, завалы из белой гальки. Сил давно уже не было. Таких нагрузок у меня не было больше никогда в жизни – ни до, ни после. Я пытался срезать путь и поэтому отклонялся от красного пунктира, обозначавшего правильный маршрут. В какойто момент между мной и другими пролегла расщелина. Она становилась все шире и глубже. Если бы я вернулся, чтобы ее обойти, я бы отстал уже совсем катастрофически. Даже многоопытный Андрей не знал, что мне делать.
– Ты попал, – сказал он, как будто я не знал без него. В конце концов я повис на краю обрыва и спрыгнул, какимто чудом оставшись целым и невредимым.
Не знаю, сколько мы еще шли по камням. В горах теряется представление не только о расстоянии, которое на глаз кажется там меньше. Искажается высота, закручивается время. Остаются лишь опасность, одиночество и красота.
В какойто момент началась снежная пустыня. Это стало для меня полной неожиданностью. Я всегда думал, что вечные снега лежат на какихто запредельных высотах, где моя нога никогда не ступит. К тому же поначалу мне не было холодно. Я был в шортах, футболке и кроссовках. Я шел в таком виде по снегу довольно долго. Полчаса? Час? Не знаю. Солнца при этом не было. До какой степени должен был разогреть меня предыдущий подъем, чтобы можно было вот так идти?
Между тем приближался самый кошмарный, самый мучительный для меня этап нашего похода. Это был огромный снежноледяной склон, который крутел с каждой минутой.Все ушли вперед, растворившись в густом сером облаке. Видимость составляла метра три. Я начинал замерзать. А главное – мои кроссовки предательски скользили. Такого мерзкого экзистенциального чувства неуверенности, когда каждый шаг может оказаться последним, и постоянного дикого ужаса я не испытывал никогда в жизни. Склон был длинный, на сотни метров уж точно, и весь усыпанный здоровыми валунами. В случае падения, думаю, я бы не смог уже за чтолибо удержаться и остановиться: слишком большой был угол наклона. Я катился бы вниз, все быстрее и быстрее, пока не расшибся бы насмерть о какойнибудь булыжник.
Доставать из рюкзака альпийские сапоги с цепкими подошвами было уже поздно. Если бы начал тут менять обувь, то точно бы потерял равновесие…Я догнал своих спутников на перевале. Они медленно шли по узкой, сантиметров 30, тропинке. Справа был одоленный нами бесконечный откос, утонувший в холодном облаке, слева – отвесная скала. Мы немного не дошли до высшей точки Германии – горы Цугшпице. Но изза накрывшего нас циклона большинством голосов постановили возвращаться.
Вниз я решил не идти, а сползать. Так было гораздо безопаснее. В какойто момент я вообще поехал на пятой точке. Возникло странное ощущение эклектики. Это напоминало детское катание с горок, на санках или просто так, с веселыми криками и визгами, с возвращением домой в раннюю зимнюю ночь, по хрустящему, аппетитному снегу и уютным попиванием горячего чая с трескучим морозом за окном. В том положении, в котором я был, все это казалось неуместным и одновременно ободряющим. Я ехал и улыбался. Смертельно опасное восхождение сменилось развлекательным спуском.
Помню, я опять старался, чтобы позади меня было 12 человека, но в какойто момент опять отстал. Не знаю, как я вообще смог добраться до палатки. Помню, что, когда я шел по горизонтальным штырям, ноги мои тряслись от усталости крупной дрожью и я всерьез боялся оступиться. Тогда я остановился на штырях, прямо над пропастью, и, держась руками за шнур, привалился лицом к скале. Отдохнув, я двинулся дальше. Неожиданно для себя я стал почемуто напевать «В лесу родилась елочка». Повидимому, включился бессознательный механизм защиты.
…У горелки мои спутники о чемто говорили. А я сидел в темноте, смотрел на пламя и мысленно клялся, что никогда больше не полезу в горы.Утро было жарким и солнечным. Все ушли добивать Цугшпице, а мы с младшим двоюродным братом остались у палатки. Ему идти было лень, а я сказал, что хочу побродить здесь – поделать фотографии. И, конечно, я помнил свой вчерашний ужас. Я решил быть благоразумным. Я и был им… пока вновь не засмотрелся на горы.
И все повторилось. Мной овладело нестерпимое желание взобраться туда. Не на вчерашнюю скалу, где была вертикальная лестница, а на другую, соседнюю, безо всякой лестницы. И снова я подумал: если станет понастоящему опасно, я просто возьму и пойду обратно. И вновь все пошло не так, как я думал. Не в силах остановиться, я снова взобрался почти на вершину, снова замирал от ужаса и восхищения перед открывшимся мне видом, снова не знал, как буду спускаться, но какимто чудом вернулся вниз целым и невредимым.С тех пор я не раз лазил в горы в разных странах и частях света, делал фотографии, снова замирая от счастья и страха… но реального риска для жизни все же избегал.
Пожалуй, этот поход в Альпы был моим самым опасным в жизни приключением – и одновременно самым ярким. Это была сплошная борьба двух сил – благоразумия, осторожности, самосохранения – и жажды красоты, открытий, прорывов, свершений. Думаю, эта борьба знакома каждому из нас.
Какая же из этих сил… лучше, важнее, правильнее? Я не знаю. Без благоразумия мы бы давно уже погибли. Без дерзновения – жили бы скучно, не развивались, не творили. Вероятно, задача человека – найти какойто баланс между этими двумя силами, обретя гармонию.На последок – несколько соображений о том, что же такого хорошего в их Альпах, чего нет на нашем Кавказе. Почему Альпы – давно уже приманка для туристов со всего мира или, по крайней мере, со всей Европы, а в горах Кавказа отдыхают в основном сами россияне?
Главная причина – это общая обустроенность Альп. Еще по дороге на плато мы увидел вдруг общественный туалет, да еще и весьма изящный, как будто в стиле барокко. И это у тропинки посреди гор. На плато был уютный постоялый двор, где можно не только есть, но и ночевать, жить. Опять же, лестницы в горах, страховочные шнуры, разметки правильного маршрута.
Что касается горных лож, то подсчитано, что длина трасс в Альпах во многомного раз превышает таковую на Кавказе. Ну и сервис там, конечно, намного лучше. И вопрос военной безопасности не стоит.
…Напишет ли когданибудь подобный рассказ немец, взойдя на вершину Кавказа вместо родных Альп?.. Все зависит только от нас.