Дагестанское АО «Чиркейгэсстрой», крупнейшая гидростроительная компания России, в этом году завершает строительство первой спроектированной в стране за постсоветские годы Гоцатлинской ГЭС. Работа над этим сравнительно небольшим объектом заняла почти восемь лет, хотя, по мнению генерального директора «Чиркейгэсстроя» Мухудина Мухудинова, инвестиционный цикл в строительстве ГЭС может быть существенно короче, а гидроэнергетический потенциал Северного Кавказа требуется использовать гораздо более эффективно, чем сейчас.
Знаковый объект
Не так давно в Дагестане состоялся запуск Гоцатлинской ГЭС, которую начали строить еще в прошлом десятилетии. Глава «РусГидро» Евгений Дод, когда приезжал в республику, сказал, что это небольшой, но знаковый объект. Что он имел в виду?
Во-первых, это первая гидростанция, строительство которой было начато в новой России. Все ГЭС, которые строились до этого, были начаты еще в Советском Союзе. То есть Гоцатлинская ГЭС символизирует, что наша гидроэнергетика продолжает развиваться, а не просто мы завершаем старые проекты. Во-вторых, эта станция имеет большое значение для Дагестана, поскольку она покрывает сезонный дефицит электроэнергии, а также позволяет на пиках уменьшить потребление угля и вредных выбросов в атмосферу. В-третьих, в ходе ее строительства применялись инновационные методы, которые предлагал «ЧиркейГЭСстрой». Например, были проведены опытные работы, которые продемонстрировали высокую эффективность противофильтрационного элемента в виде буросекущих свай. Затем эта технология, которую раньше в России никто не применял, была использована на Нижне-Бурейской ГЭС.
В чем она заключается?
Обычно котлованы площадок, где выполняются работы по установке водосекущих свай, требуется постоянно защищать от затопления, выкачивать воду, а людям приходится работать в грязи. За счет применения нашего метода на Нижне-Бурейской ГЭС удалось добиться того, что котлован был абсолютно сухой, не было грязи и не требовалось круглосуточно выкачивать воду, что само по себе довольно дорогостоящее занятие. В результате получилось добиться экономии средств и сокращения сроков строительства. Кроме того, если вернуться к Гоцатлинской ГЭС, то на ней была достигнута рекордная скорость возведения асфальтобетонной диафрагмы в качестве противофильтрационного элемента плотины. До этого максимальная скорость возведения плотины составляла полметра в месяц, но на Гоцатлинской ГЭС встал вопрос, что надо добиться скорости не менее четырех метров в месяц. Наши инженеры разработали соответствующий метод, определили состав литого асфальта и добились рекордных темпов возведения плотины – до семи метров в месяц.
По данным «РусГидро» на середину этого года на Гоцатлинской ГЭС еще не было освоено 3,5 миллиарда рублей. Какие работы осталось провести?
Это объем капвложений, которые еще не выполнены. Гоцатлинская ГЭС введена в строй, вырабатывает электроэнергию. Но после того, как технологическая часть объекта закончена, всегда остается немало работ – это и благоустройство территории, и отделочные работы, и рекультивация земель, обеспечение безопасности. По строительно-монтажным работам осталось освоить около 800 миллионов рублей, завершение этих работ планируется в первом полугодии 2016 года.
Гоцатлинская ГЭС оказалась довольно долгим по времени реализации проектом. Можно ли каким-то образом сделать инвестиционный цикл в гидроэнергетике короче?
В других странах он, может быть, и короче, а у нас бывает и больше. Гоцатлинскую ГЭС мы начинали в 2007 году, и реально эту станцию можно было построить года за три, спокойно. Но в дело постоянно вмешивались разные сложности – прежде всего неравномерное финансирование: то оно есть, то его нет. Плюс к этому в процессе строительства вдруг решили поменять проектные решения – года два-три шла дискуссия о том, какие противофильтрационные элементы делать на плотине, с асфальтобетонной стеной или в виде буросекущих свай. Пока эти споры наверху шли, мы фактически простаивали и не могли приступить к работе.
Какие новые объекты вы собираетесь начать в Дагестане после завершения Гоцатлинской ГЭС?
В Дагестане «РусГидро» в ближайшее время не планирует начинать строительство новых объектов. Есть усилия по привлечению иностранного капитала в строительство малых ГЭС в республике, я считаю это направление перспективным. Но пока нет объектов с конкретными сроками, все находится на уровне протоколов о намерениях. Сейчас, по мере высвобождения ресурсов с Гоцатлинской и Зеленчукской ГЭС, мы планируем наращивать объем работ на строительстве Зарамагских ГЭС в Северной Осетии.
Обращалось ли к вам руководство Чечни с предложением поучаствовать в строительстве малых ГЭС? В Чечне уже начали этот процесс своими силами, причем без участия «РусГидро», даже запустили один объект мощностью 1,3 мегаватта.
Объекты в один-два мегаватта нам не интересны. В Чечне были проекты строительства нескольких станций в рамках Аргунского каскада ГЭС по 30-40 мегаватт, и чеченская сторона планировала нас к ним привлечь, просили помочь с технико-экономическим обоснованием, поскольку в послевоенный период там не было специалистов с достаточным опытом. Нас также приглашали на встречу с потенциальным инвестором, словенской компанией. Но, к сожалению, насколько нам известно, привлечь инвестиции под эти проекты пока не удалось. Но если это произойдет, естественно, мы будем предлагать себя в качестве подрядчика.
Насколько вообще, по вашей оценке, сейчас используется гидроэнергетический потенциал Северного Кавказа?
Только в Дагестане гидроэнергопотенциал используется на десять с небольшим процентов, и по остальным регионам Северного Кавказа ситуация примерно такая же. Я считаю, что это ненормальное положение дел, особенно если учесть, что ГЭС вырабатывают достаточно дешевую энергию. Если ГЭС строятся с умом, в узких каньонах, они не причиняют такого экологического ущерба, как строительство ТЭС с выбросами в атмосферу или атомных станций со всеми их рисками. Энергия, полученная за счет кавказского гидропотенциала, могла бы использоваться как внутри страны, так и за ее пределами, при этом может возникать мультипликативный эффект для развития сельского хозяйства и промышленности.
А как решать проблему с затоплением ценных сельхозземель? Можно ли при реализации новых проектов использовать только деривационные технологии, без строительства водохранилищ?
Конечно, можно. У нас с советских времен осталась тяга к большим объектам, чтобы рапортовать, каких рекордов мы добились. Но можно ведь строить и небольшие станции с незначительным влиянием на окружающую среду и при этом с высоким КПД.
Несколько лет назад в связи с конфликтами вокруг затопленных сельхозземель гидроэнергетика в Дагестане нередко фигурировала в криминальных сводках. Насколько безопасной является ваша работа сейчас?
Те инциденты были связаны не с нашей компанией, а с деньгами, которые проходили через зону затопления Ирганайской ГЭС. Чтобы привлечь внимание властей к своим проблемам, жители Унцукульского района периодически блокировали работу «ЧиркейГЭСстроя», хотя мы не имели к решению этой проблемы никакого отношения. Это наносило нам очень существенные убытки. Сейчас таких проблем с безопасностью нет, есть все условия для нормальной производственной деятельности. В Дагестане вообще стало гораздо спокойнее и на работе, и вообще в жизни, что очень радует строителей.
«Готовы работать с минимальной рентабельностью»
2014 год «Чиркейгэсстрой» закончил с прибылью по основной деятельности 82,4 млн. рублей и чистой прибылью в 7,1 миллиона рублей, хотя в 2013 году вы получили чистый убыток в 121,3 миллиона. За счет чего вам удалось выйти на прибыль?
Наши убытки в 2013 году формировались в основном работой за Загорской ГАЭС в Московской области. В частности, там была ситуация, связанная с применением так называемых индивидуальных единичных расценок (ИЕР), которые разрабатывались в момент, когда присутствовала только часть рабочей документации – на низовые уровни объекта. На этих уровнях требуются большие бетонные блоки, менее трудозатратные в расчете на один кубометр. А чем выше объект, тем блоки становятся сложнее. Кроме того, в ИЕР трудозатраты были учтены из расчета применения в кубометре менее 20 килограммов металла, в то время как фактическое содержание металла в кубометре бетона в некоторых блоках доходило до 150 килограммов.
Из-за этих двух причин в документации были не полностью учтены трудозатраты, по некоторым блокам они оказались в три-пять раз меньше, чем фактические. Тогда шли многочисленные проверки, в ходе которых было документально установлено, что трудозатраты действительно занижены. Обсуждались различные варианты, как нам компенсировать эти убытки, но ни один из них так и не был реализован. Пока обсуждали, как компенсировать, случилось подтопление станции, после чего заказчик понес дополнительные убытки и не смог нам ничего возместить. В результате нам тоже пришлось зафиксировать убыток.
В конце 2013 года мы строительные работы на Загорской ГАЭС прекратили, выполняли там только восстановительные работы после подтопления, которые позволяли работать «в ноль». Одновременно мы начали строительство двух гидростанций – Нижне-Бурейской ГЭС в Амурской области и Зеленчукской ГЭС-ГАЭС в Карачаево-Черкесии. В момент, когда мы начинали там строительство, опять же, не была до конца согласована документация, поэтому какое-то время мы работали там без оформления выполненных работ, и это также внесло свою лепту в убыток за 2013 год. Платежи по этим работам перешли на следующий год, который получился прибыльным. Кроме того, были компенсированы не все фактические затраты на организацию работы вахтовым методом.
Кто, на ваш взгляд, виновен в неправильных расчетах, из-за которых вы понесли убытки?
К работам на Загорской ГАЭС «ЧиркейГЭСстрой» привлекли, когда предыдущие подрядчики стали срывать график строительства и их пришлось убирать с объекта, при этом ИЕР уже действовали. Но эти подрядчики уже выполнили более выгодную часть работ – как говорят строители, «жирную» стадию, а нам достался более сложный, более трудоемкий, но при этом менее оплачиваемый этап работы.
Вы в этом году планируете прибыль, или кризис уже сказался на вашей деятельности?
Мы заложили на первый год прибыль, но уже в первом квартале получили солидный убыток из-за проведения контртеррористической операции (КТО) в Унцукульском районе Дагестана, где находится один из наших главных объектов – Ирганайская ГЭС. В рамках КТО нашей организации был нанесен ущерб, и нам пришлось списывать его в убытки, это более 30 миллионов рублей. Второй квартал был завершен с небольшой прибылью, что позволило снизить убытки первого полугодия в целом. Мы рассчитываем, что закончим год если не с запланированными показателями по прибыли, то точно не в минусе. На Гоцатлинской и Зеленчукской ГЭС у нас есть работы, которые по разным организационным причинам еще не взяты на выполнение. Если до конца года удастся решить эти вопросы, то это позволит перекрыть те убытки, которые были у нас в первом полугодии.
Насколько болезненным фактором для вас стало подорожание стройматериалов из-за девальвации рубля?
Конечно, подорожание сказывается. Мы стараемся перекрыть эти убытки, у нас есть программа управления издержками. Каждый раз закупки материалов сопровождаются мониторингом цен и поиском наиболее недорогого поставщика. Отделу закупок ставится задача сделать запрос цен не менее чем у пяти-шести поставщиков. Но главное – пытаемся сократить условно-постоянные затраты, затраты на содержание инженерно-технического персонала, оптимизируем их численность путем централизации части функций и так далее.
Какова для вас сейчас минимально приемлемая рентабельность бизнеса?
Мы готовы работать даже с самой минимальной рентабельностью. В условиях кризиса на первый план выходит выживание. Для таких компаний, как мы, легко распустить людей, но потом их будет очень сложно собрать снова. Если мы сейчас хотя бы на пару месяцев кого-то отпустим, окажется, что они будут уже где-то пристроены. Поэтому сегодня мы готовы работать с любой рентабельностью, но достичь ее мы должны при стопроцентно «белой» отчетности, полным начислением всех налогов и зарплаты.
Как текущая ситуация в экономике влияет на вашу кредитную нагрузку?
Кредиторская задолженность у нас растет. Все финансовые показатели, в том числе коэффициент срочной ликвидности, обеспеченность оборотными средствами, EBITDA, у нас сейчас ниже нормы. О причинах этого я уже сказал, но есть и еще один фактор, который от нас не зависит – у нас очень большой выполненных работ находится в стадии незавершенного производства, более чем на миллиард рублей. Раньше в строительстве было так: если есть какая-то смета и при этом известно, что она будет пересматриваться, подписывали текущую смету, а когда она пересматривалась, давалось новое выполнение по новой смете. Рассмотрение смет проходило быстро, даже если в процессе выявлялись какие-то неучтенные работы, менялись проектные решения и прочее – заказчики в течение двух-трех недель выдавали новые сметы, и никаких проблем с их подписанием не было. Сейчас же заказчики не оформляют выполнение ни по каким временным схемам до тех пор, пока не получает новую утвержденную смету, а это предполагает заключение новых договоров с проектными институтами. Для этого «РусГидро» нужно провести новые закупки, иногда это сопряжено с корпоративными процедурами. В итоге элементарная смета, которую раньше можно было согласовать по звонку, растягивается на полгода, а то и год.
Можно ли ослабить такую зависимость от головной компании?
Головная компания сама находится под еще более жестким прессом федеральных законов, и здесь мало что от нее зависит. Но гидростроительство – это же не строительство жилых домов, здесь постоянно возникают дополнительные работы, меняется геология, корректируются проектные решения. И пока все это происходит, накапливается объем незавершенных работ. Плюс заказчик может остановить финансирование, и все работы, которые не были оформлены, зависают – такие риски тоже есть, в этих условиях работать очень тяжело. Но мы выбрали эту профессию, нам приходится с ними мириться.
Зачем нужна столичная «прописка»
Почему ваша компания в прошлом году перерегистрировалась в Москве? Произойдут ли после этого какие-то изменения с точки зрения поступления налогов в бюджет Дагестана?
Для нашей деятельности в Дагестане это никаких изменений не повлечет. С точки зрения налогообложения, для республики тоже ничего не изменится, поскольку у нас здесь остаются и имущество, и работники. Перерегистрация в Москве отражает имеющуюся на сегодняшний день реальность: фактически мы сегодня работаем далеко за пределами Дагестана – в Московской области, Амурской области, Алтайском крае, ряде республик Северного Кавказа, Таджикистане. По сути, наша компания является федеральной, поэтому и менеджмент, и ключевой акционер были заинтересованы в том, чтобы иметь московскую «прописку» как отражение реального статуса предприятия.
Планируете ли вы перевод головного офиса в Москву?
В свое время у нас были планы, и акционер также ставил такую задачу — перебазировать центральный аппарат на Кавминводы. Но такое решение сопряжено с большими затратами и неизбежной потерей квалифицированных специалистов, которые работают у нас многие годы – не все из них смогут переехать в другой регион. Поэтому мы от этой идеи отказались, и сейчас вопрос о переводе головного офиса в Москву не стоит.
Вас интересует выход на зарубежные рынки в ситуации, когда объем российских заказов будет сокращаться?
К нам неоднократно приезжали различные иностранные делегации знакомиться с нашим опытом. Например, было несколько компаний из Индии, Саудовской Аравии, Ирана. Мы сами предпринимали попытки участия в тендерах на строительства ГЭС в Индии, Ираке, Афганистане, Алжире, Иране, Саудовской Аравии.
Эти начинания к чему-то привели?
Лет пять-шесть назад мы выиграли тендер на возведение двух плотин в Саудовской Аравии, но после этого выяснилось, что для выполнения работ требуется получить аккредитацию в местном министерстве. Заказчик дал нам на это три месяца, но саудовская бюрократия оказалась такой крутой, что нам пришлось заниматься этим полгода. Заказчик не выдержал и отдал объект второму участнику конкурса. В Индии мы несколько раз занимали в тендерах вторые и третьи места, но ни разу не выигрывали. Последний раз мы получили в Индии второе место совсем недавно в консорциуме с местной компанией Afcons. Но вместе с другими участниками этого тендера мы подозреваем, что победитель демпинговал в ценах на проектную часть работ, и если этот факт будет признан, то объект могут отдать нам.
Почему пока не удается победить?
Мы никак не можем угадать с ценами. В Индии тендеры проходят, как минимум, в три этапа, и на последнем из них, когда подается коммерческое предложение, все зависит от того, какую цену предлагают участники. Мы проходили этапы предквалификационного отбора и технического предложения, но на этапе коммерческого предложения наши цены оказывались вторыми или третьими. В общем, честно говоря, мы к зарубежному направлению охладели и даже стали отказывать потенциальным партнерам, которые предлагают нам участвовать в тендерах. Правда, сейчас мы рассматриваем возможность принять участие в строительстве одной из ГЭС в Бангладеш совместно с другой «дочкой» «РусГидро» RusHydroInternational.
Насколько для вас сейчас значимо участие в проектах, не связанных с гидроэнергетикой? Какую часть портфеля заказов вы бы хотели за ними зарезервировать?
Еще с девяностых годов мы старались формировать портфель заказов в соотношении 50 на 50 — если кормиться от одной мамки, всегда есть риск, что молока не будет. Но, к сожалению, такая политика года три назад была немного нарушена – «РусГидро» настоял на том, чтобы мы приходили на объекты, где другие подрядчики не справлялись с работой. На какое-то время нам пришлось забыть о внешних объектах – их доля снизилась до 10 процентов. Сейчас у нас обратная задача: по объемам объектов «РусГидро» у нас будет спад, который мы собираемся восполнить сторонними объектами. По одному из них мы выиграли конкурс в конце прошлого года – это морской пункт пропуска стоимостью 855 миллионов рублей. Сейчас активно занимаемся поиском дополнительных контрактов, ведем переговоры по нескольких объектам, которые, как мы надеемся, не позволят существенно упасть по выручке. Мы готовы брать любые объекты со стоимостью от 500 миллионов рублей.
Каковы для вас приоритеты вне гидроэнергетики?
Мы выполняем полный комплекс работ, связанных с гидростроительством, плюс сопутствующие работы, в том числе в жилищном строительстве – например, мы строили поселки Дубки и Шамилькала при Чиркейской и Ирганайской ГЭС. Город Кизилюрт в Дагестане тоже полностью построен нами. Но приоритетом для нас являются земельно-скальные и бетонные работы любой сложности. В Сочи, к примеру, мы построили водозаборные сооружения на реке Псоу, недавно получили такой отзыв от заказчика: это единственное в этом районе водозаборное сооружение, которое абсолютно сухое с внешней стороны и не протекает, у всех остальных уже проявились какие-то дефекты. К тому же мы сдали его на полгода раньше, чем было предусмотрено условиями контракта.
Было бы для вас интересно поучаствовать в строительстве моста в Крым?
В качестве субподрядчика, наверное, можно поучаствовать. Планы по работе в Крыму у нас были, причем не только на строительстве моста. Свои референц-листы мы представляли заказчикам, и не исключено, что мы получим возможность там работать.
Как вы думаете, легко ли будет войти в этот проект?
Думаю, на условиях субподряда войти туда будет несложно. Другое дело, что мы входим не во все проекты, которые нам предлагают, — всегда есть вопрос цены. К сожалению, сегодня это очень больная тема в строительстве – ни для кого не секрет, что в нашей отрасли на одну «белую» компанию приходятся десятки организаций, которые не совсем чистоплотны в учете, налогах и так далее. Мы стопроцентно «белая», абсолютно прозрачная компания, у нас ведется учет по стандартам «РусГидро», нам запрещено иметь какие-либо отношения с сомнительными поставщиками, заключаемые договора на сумму боле 500 тысяч рублей мы согласовываем с Москвой. Но рядом же есть компании, которые играют по совершенно другим правилам, — они, в отличие от нас, имеют возможность демпинговать, и в результате справедливой конкуренции в строительстве нет.
Как воспитать потомственных гидроэнергетиков
Много ли в России строительных компаний с такими же компетенциями, как у вас?
Сегодня в составе «РусГидро» есть две строительные компании – мы и «Усть-СреднеканскГЭСстрой», но это компания одной гидростанции, которую еще нужно достроить. Поэтому второй такой компании, как «Чиркейгэсстрой», с таким опытом работы и с таким географическим охватом, в России нет. Есть еще несколько новых частных компаний, созданных в последние годы. Нередко они выигрывают тендеры, а потом, когда они не справляются с работой, зовут нас, и мы завершаем строительство. Так устроена наша жизнь: тендеры выигрывает кто попало, а достраивать приходится нам.
Можно ли рассматривать «ЧиркейГЭСстрой» в качестве так называемого ЕРС-контрактора, выполняющего полный комплекс работ в строительстве (инжиниринг, проектирование и собственно строительные работы)?
Мы участвовали как ЕРС-подрядчик в ряде зарубежных тендеров и фактически даже выполняли работу в таком качестве, просто термины были другие. Например, на Ирганайской ГЭС у нас был договор на строительство «под ключ» – мы выполняли функции проектирования, финансирования и строительства, а это и есть, по сути, ЕРС-контракт. Все это мы походили еще в 1980-90е годы. Но обычная мировая практика такова, что ЕРС-контрактор чаще всего бывает коллегиальным, ему не обязательно быть в одном лице. Создается консорциум, в который входят проектная организация, строительная структура и финансовый институт или компания, способная привлечь средства. Мы как раз в такой форме участвовали в тендерах в Ливане, Индии и других странах. ЕРС-контракторы в одном лице – это либо очень большие компании, либо очень маленькие объекты. Наша компания, в принципе, может выполнять функцию лидера консорциума, выполняющего ЕРС-контракт.
Как сейчас в «ЧиркейГЭСстрое» осуществляются НИОКР?
Все НИОКРы сейчас проводит «РусГидро», мы – подрядная организация, и в наши задачи это не входит. Но разработкой новых технологий и инновационных методов строительства мы действительно занимаемся. В качестве еще одного примера могу привести создание приспособления для подачи бетона в вертикальной шахте Зарамагской ГЭС протяженностью 200 метров. Бетон нельзя просто так сбрасывать, потому что в полете он расслаивается. Нужно было придумать технологию подачи бетона вниз, и наши специалисты изобрели специальное устройство, разместили заказ на изготовление в Буйнакске, выполнили опытные работы и внедрили его.
Кто главный носитель инновационных технологий в компании и как осуществляется их передача?
Это наш главный инженер Аким Данилов – человек в возрасте, но во всех остальных отношениях – очень молодой человек, у него всегда много идей. Он очень много внимания уделяет подбору и воспитанию молодых специалистов. Даже когда у нас нет вакантных штатных единиц, он убеждает руководителей компании, что необходимо брать перспективных выпускников вузов сверх штатов. Тех, кто проходит предварительный отбор, направляем в другие филиалы «РусГидро», чтобы они там прошли через производственную школу. Благодаря этому у нас уже сложилось, скажем так, поколение next инженеров, которых мы сами воспитали в последние годы.
Какие вузы для вас сейчас поставляют кадры?
В советские времена, когда я сам был молодым специалистом, у нас было много приезжих сотрудников, особенно из Украинского института инженеров водного хозяйства в городе Ровно. Сейчас специалисты приходят в основном из местных вузов, но есть и те, кто учился в Москве и других городах России. У нас заключен договор с Дагестанским политехническим институтом, которому мы оказывали помощь в создании факультета гидроэнергетического строительства, направляли туда учиться детей наших сотрудников, платили за их обучение. Тем самым мы старались воспитывать потомственных гидроэнергетиков.
Вы довольны качеством нынешних выпускников вузов?
Проблема отцов и детей существует всегда: какими бы хорошими ни были дети, отцы все равно бывают недовольны ими. Я человек уже немолодой, и мне, конечно, хотелось бы, чтобы нынешние выпускники вузов были лучше, хотя объективно они, может быть, и так лучше, чем были когда-то мы.
Часто ли у вас переманивают сотрудников?
Это у нас постоянно происходит. К нам приходит молодой специалист, который знает только теорию, да и то зачастую недостаточно, мы его обучаем, тратим на это деньги, нервы, силы, а потом его переманивают какие-нибудь коммерческие структуры, которые не тратят ничего, чтобы из «полуфабриката» подготовить полноценного специалиста. Это, к сожалению, обычная картина, хотя мы всячески стараемся этому препятствовать.
