Бывший министр энергетики и спецпредставитель президента Игорь Юсуфов в интервью «Ведомостям» впервые раскрыл свой нефтегазовый бизнес и назвал входящие в него активы.
В России стало одним предпринимателем больше. Бывший чиновник Игорь Юсуфов, об инвестиционной активности которого ничего не было слышно три года, в интервью «Ведомостям» рассказал, что за это время стал владельцем ценных активов в нефтегазовом секторе.
Покинув госслужбу в 2011 г., бывший министр энергетики и спецпредставитель президента Юсуфов приобрел права на несколько нефтегазовых месторождений и основал фонд «Энергия», под эгидой которого собрал свои активы. Стоимость лицензий, купленных структурами фонда на государственных аукционах, — больше 3 млрд руб. Еще около $950 млн понадобится привлечь в совместный с «Новатэком»?? проект по добыче нефти «Яргео» до его запуска в 2015 г. А предстоящие инвестиции в другой проект — «Ямал» — оценены фондом в $900 млн. Бывший чиновник держит в тайне, сколько именно собственных средств вложил в свой проект, говорит, что большая часть средств — заемные. Проблем с получением кредитов нет. Бывший министр энергетики, за три года сумевший собрать весьма внушительную копилку активов, утверждает, что действует самостоятельно, без тайных партнеров и указки сверху. Он говорит, что не собирается перепродавать купленные активы, а будет их развивать и расширяться дальше и что его цель — создать средний по размерам энергетический холдинг.
— Почему вы перестали быть чиновником? Это было добровольное решение?
— Три года назад я решил оставить госслужбу и заняться инвестиционной деятельностью. Это решение назрело давно, поскольку на госслужбе я реализовал все свои амбиции и сделал максимум того, что мог, пройдя путь от инженера «Мосэнерго»?? до министра энергетики России, при этом моя работа на госслужбе была оценена государством, я получил государственные награды и благодарности.
— В 2011 г. в интервью «Ведомостям» вы говорили, что не собираетесь создавать бизнес-империю.
— Я создал некоммерческий фонд «Энергия». В российском понимании, создать бизнес-империю — это собрать действующие активы: большинство наших крупных предпринимателей владеют тем, что осталось с советских времен.
Мой интерес как инвестора — создать что-то новое. Я обратил внимание на проекты в нефтяной отрасли с трудноизвлекаемыми запасами. Для нашей экономики это серьезный вызов. Мы должны осваивать трудноизвлекаемые запасы нефти, поскольку наследие Западной Сибири находится на пике своего развития. Традиционные классические запасы иссякают. А запасов трудноизвлекаемой нефти в России, по различным оценкам, от 10 млрд до 20 млрд т. Я об этом размышлял и решил развивать проекты именно в этой сфере.
-Вас ассоциировали с Дмитрием Медведевым (см. врез). Консультировались ли вы с ним, прежде чем начать собственный бизнес? Если правительство Медведева уйдет, что будет с вашим бизнесом?
— Все решения я принимаю самостоятельно. Развиваю собственный бизнес, опираясь на свой опыт, знания и на свои возможности.
— Почему выбрали некоммерческую структуру для объединения активов? («Сургутнефтегазом»??, например, тоже владеют некоммерческие организации, и не видно, кто за ними стоит).
— Фонд связан исключительно с моим именем. Я, как единственный учредитель и представитель этого фонда, позиционирую себя как эксперт. Могу выступать, давая рекомендации по нефтегазовой отрасли, по электроэнергетике, по горнорудным проектам. Фонд «Энергия» — это мое знамя. Дальше идут коммерческие структуры, я их 100%-ный владелец, а они владеют правами на месторождения (см. врез).
— У вас и так большой статус — экс-министр, посол по особым поручениям. Зачем дополнительно создавать общественную структуру, это делит обязательства, позволяет избежать каких-то рисков?
— Нет, как изначально сказал, так и есть. Хочу позиционироваться именно так.
Даже американский государственный экспортно-импортный банк [который проявил интерес к одному из проектов фонда] сообщает нам, что заинтересован в сотрудничестве с фондом «Энергия».
— Но у общественного фонда нет коммерческих показателей.
— Фонду не нужны коммерческие показатели. Эти показатели будут у компаний, которыми я владею и на которых зарегистрированы активы. Это обычная мировая практика. Может быть, объединим эти активы в единый холдинг. Но фонд я бы хотел сохранить.
— Расскажите о фонде.
— У фонда «Энергия» есть несколько приоритетов. Это добыча углеводородов — проекты по освоению трудноизвлекаемой нефти — в Западной и Восточной Сибири. Затем транспортировка и хранение углеводородов. И переработка и последующая реализация нефтепродуктов. Еще один из приоритетов — в электроэнергетике — это электростанции, работающие на различных видах топлива. И отдельный аспект деятельности фонда — я присматриваюсь к инвестициям в горнодобывающие отрасли. Мне эта тема близка и понятна. Возглавляя Госрезерв (это структура, которая закупает, хранит для государства и реализует в том числе продукцию, которую производит горнодобывающая отрасль), я погрузился в эту тематику и разобрался в процессе освоения месторождений. Интерес сохранился. Но, к сожалению, пока таких проектов у меня нет.
Я думаю о создании среднего по размерам холдинга, который бы занимался всей цепочкой — от добычи и переработки энергоресурсов до поставки конечных продуктов потребителям.
Партнер «Новатэкаа»
— Вы вовремя решили рассказать о своем бизнесе. Некоторые активы на рынке уже связывают с вашим именем. Например, говорят, что вы партнер «Новатэкаа» в «Яргео».
— У нас есть проект на Ямале — это проект, который вы упомянули — «Яргео», вернее, доля участия в этом проекте. Контрольный акционер и оператор проекта — «Новатэк».
7 апреля 2011 г. я покинул госслужбу, а в начале июня 2011 г. структурам фонда удалось приобрести компанию Nefte Petroleum, которая является владельцем 49% в проекте «Яргео». В это время проект был геологически еще недостаточно изучен. По коммерческим соображениям я не могу сегодня назвать ни предыдущих владельцев, ни цену сделки.
Но могу сказать, что мы получили средства на приобретение этого актива достаточно легко, поскольку контрольный акционер — это понятный всему рынку и всем банкам «Новатэк».
Теперь у этого проекта есть будущее. Тогда еще не вступили в силу изменения в Налоговый кодекс 2012 г. об освобождении компаний от налога на добычу полезных ископаемых (НДПИ) выше 65-й параллели, а проект «Яргео» там и находится.
В 2011 г. никто не собирался рисковать и приобретать эту долю. Она была не контрольная и не давала права управления или влияния на компанию. Не было однозначной уверенности, что государство пойдет на такие меры поддержки предприятий, работающих в очень тяжелых климатических условиях. Температура в регионе опускается до минус 50.
— А вы не лоббировали это решение, почему именно вы получили этот актив?
— Как я мог лоббировать такой закон? Представляете, какая это нагрузка для бюджета? Освободить проекты компаний выше 65-й параллели — «Газпрома»??, «Новатэка», «Роснефти», «Лукойла»??… О каком лоббировании может идти речь, если государство осознанно шло на такой шаг для поддержки предприятий? Повторюсь про сложные климатические условия работы. Зима в регионе длится около 9 месяцев в году.
Все были в ожидании, какие решения будут приняты или не приняты государством. Но поскольку проект стоил небольших денег, мы этот риск взяли на себя, приобрели эту долю. После принятия решений, конечно же, проект стал очень привлекательным.
— У вас могло быть представление о том, что в правительстве думают освободить от налога проекты выше 65-й параллели, вы не использовали эти данные?
— Как можно использовать то, что в планах у государства? Мы можем использовать данные только по уже принятым решениям, законам и опираемся на них.
Но я с самого начала заявил, что один из приоритетов фонда «Энергия» — идти в проекты, которые имеют вызовы и риски. Мы купили долю в «Яргео», когда там практически ничего еще не было сделано. Только планы геологоразведки, но не было самой геологоразведки. Не было геологического бурения, не было понимания по рискам. И было много споров.
— Знакомы ли вы с владельцами «Новатэка» Леонидом Михельсоном и Геннадием Тимченко?
— С Леонидом Михельсоном, так же как с Алексеем Миллером, Вагитом Алекперовым, Игорем Сечиным, Владимиром Богдановым и многими другими известными в отрасли грандами, я знаком как минимум с 2001 г. и ранее в рамках поставок нефти и газа по системе Госрезерва. Вы же помните то время? Мне нужно было погрузиться во все, когда цена на нефть была угрожающей для бюджета страны. Мы тогда активно работали с ОПЕК в части поднятия цены. Работали с компаниями, чтобы они больше инвестировали. Оптимизировали налоговую ставку. Тогда все компании собирались на коллегии, совещания, выезжали на месторождения — мы вырабатывали оптимальные решения. Все со всеми были знакомы и очень интенсивно контактировали. Но этих проектов тогда даже в теории не существовало. Все они появились позже.
— «Яргео» — это ваш первый крупный проект?
— Мы в нем миноритарии, оперативно не управляем проектом.
— Но у вас все-таки 49%.
— Не важно, 49% или 10% — это влияет только на величину дивидендов после запуска проекта. Там пять человек в совете директоров: два — наших, три — «Новатэка». Все решения принимаются большинством.
— Какой тогда ваш резон? Какие затраты будут на проект?
— На весь проект еще необходимы инвестиции в общем объеме около $950 млн до его запуска в 2015 г. Выходим на уровень добычи 3,5 млн т нефти и 1 млрд куб м газа. Проект окупает все эти инвестиции в разумные сроки. Банки готовы его профинансировать.
— Откуда у вас средства для финансирования своей части?
— Используем собственные и заемные средства.
— Какой же был входной билет?
— Не столь значительный, ввиду того статуса, в котором находился проект. Он не находился в поле зрения. Не был достаточно изучен.
— Люди, которые продавали, не имели достаточно информации?
— Не знали, не хотели участвовать, не видели для себя перспектив. А может быть, они думали, что, не имея контроля в проекте, нет смысла в нем участвовать. Единственное, что могу сказать, этот актив был непрофильным для тех, кто владел им раньше.
— Требовала ли такая сделка согласования в ФАС?
— По нашим данным, все необходимые разрешения были оформлены в установленном порядке.
Партнер Halliburton
— Какие другие значимые активы у вас есть и по какому принципу вы их отбирали?
— Карасевское и Южно-Танловское месторождения, объединенные в единый проект «Ямал», поскольку граничат друг с другом. Это актив среднего размера для нефтяного рынка. Он потребует больших инвестиций. Запасы Карасевского месторождения относятся к трудноизвлекаемым. Южно-Танловское — пограничного свойства, там есть и классические запасы, и трудноизвлекаемые. Все запасы доказаны, поставлены государством на баланс. Мы подали заявки наравне с другими претендентами и выиграли эти аукционы.
Учитывая, что мы осознанно пошли на разработку месторождения трудноизвлекаемой нефти, мы активно искали компанию, которая обладает соответствующими технологиями. Самым привлекательным для нас было предложение американской компании Halliburton. В результате проведенных нами тендеров она выиграла права на ведение подрядных работ. Мы собираемся привлекать Halliburton на весь цикл освоения этого проекта вплоть до бурения эксплуатационных скважин, обустройства месторождения и до момента его запуска. Halliburton продемонстрировал нам технологию горизонтального бурения с постадийным гидроразрывом пласта. Это были модели 3D. Что очень важно, с помощью этой технологии оптимизируются затраты. Можно пробурить одну скважину, чтобы получить такие объемы, которые в классическом стиле дают несколько скважин.
— Чем еще выгодна работа с американской компанией?
— Вторая причина, почему для меня интересно работать с Halliburton, в том, что мы вместе обратились к финансовым институтам, которые могли бы профинансировать проект, и получили подтверждение заинтересованности от американского государственного экспортно-импортного банка, который готов предоставить нам гарантии. Это соответствует правилам американского рынка, есть возможность получить финансирование под гарантии экспортно-импортного банка до 85% стоимости поставляемых американских товаров и услуг. 15% должны быть наши средства. 17 апреля была встреча руководства фонда и Экспортно-импортного банка, где был подтвержден интерес банка к финансированию проекта, и процесс по выделению первого транша финансирования в размере до $50 млн был запущен в работу (представитель банка отказался комментировать отношения с клиентами. — «Ведомости»).
Технологический вызов, с которым мы столкнемся, — куда девать объемы газа. Мы обратились к нескольким компаниям, которые обладают технологиями gas to liquid, — переработка 1 млрд кубов газа может дать примерно 600 000 т дизельного топлива. Если мы найдем финансирование для покупки такой установки — она стоит порядка $250 млн, — то она может окупиться за пять лет. Зато мы получим в северном регионе 600 000 т дизельного топлива, которое очень востребовано. Собственно, сам проект будет потреблять это топливо, а также мы сможем предлагать его региональным потребителям, — чтобы люди не тратили огромные средства на транспортировку при Северном завозе.
— Чем хороши эти месторождения?
— Рядом с нами по границе этих месторождений есть одно очень крупное — Меретояхинское (разработчик ОАО «Меретояха-нефтегаз»), которое принадлежит «Газпром нефти». Она за предыдущие пять лет вложила в него необходимые средства — там построен нефтепровод пропускной способностью в 6 млн т. Нам известно, что «Меретояха» предполагает добывать от 3 млн до 4 млн т поэтому и наши 3 млн т будут помещаться в эту трубу. Инфраструктура освоена, труба построена и имеет врезку в трубопровод «Транснефти» в Муравленко.
Наша задача — доставить наши объемы на расстояние 70 км до этой существующей трубы. Я не исключаю, что у нас в перспективе могут быть какие-то альянсы с «Газпром нефтью»?? по освоению этого месторождения. Насколько мне известно, «Газпром нефть» сейчас занимается поиском и привлечением инвестора, профильного для освоения этого кластера месторождений. По своим характеристикам они сопоставимы с Карасевским.
— С кем соревновались по поводу этих участков на аукционах?
— За Карасевское месторождение мы в финале конкурировали с Shell. И выиграли, потому что сделали лучшее предложение.
— Как вам удалось переиграть Shell? Все-таки крупная мировая компания, а ваш бизнес начался в 2011 г., приходилось ли как-то договариваться?
— Ни с кем, ни о чем заранее не договаривались. Конкурируем на рыночных условиях. Но я получил от этого процесса глубокое удовлетворение, потому что в Англии мы проиграли Shell в борьбе за НПЗ Coryton. А в России выиграли в борьбе за Карасевское месторождение.
— Стены помогают?
— Они выиграли у себя [дома], а мы у себя. Такой сбалансированный реванш. Shell приобрел в России другие месторождения — в частности, Лензитское. Это на Севере на Обской губе. Но оно не входит в фокус интересов и стратегии моего фонда. Мы его изучали — там требуются гигантские инвестиции в доразведку.
— Откуда у вас средства на эти активы?
— Нефтегазовая отрасль — одна из самых привлекательных для банков, как российских, так и иностранных. Мы обращались в банки. Дали свои первичные средства в виде эквити, порядка 20-25%, а остальное охотно финансируют банки после подробнейшего изучения геологии этих месторождений, их истории и представленных планов развития, под залог лицензий и залог акций компаний которые ими владеют. Я не могу конкретно назвать банки и условия. Но мы привлекаем средства как на этот проект, так и на другие — банковское финансирование в российских и иностранных банках, которые нам доверяют.
— Это государственные российские банки или частные?
— Сложно сейчас детализировать, нужно поднимать всю бухгалтерию. Но это не один-единственный банк, а консорциум банков.
Участки с инфраструктурой
— Какие лицензии у вас есть?
— Геологические лицензии и добычные лицензии в других регионах. Очень привлекателен Ханты-Мансийский округ, поскольку по условиям добычи это российская «нефтяная Швейцария», там добывается больше половины российской нефти. Нам удалось за это время приобрести у государства четыре лицензии на геологическое изучение в ХМАО. Они находятся в районах с достаточно хорошо развитой инфраструктурой, мы сейчас закончили проект геолого-разведочных работ. Плюс одно месторождение на границе ХМАО и Томской области.
В Красноярском крае нам удалось приобрести у государства семь лицензий. Три из них предположительно газовые, четыре — приоритетно нефтяные. Следующие лицензии, которые мы приобрели, — в Якутии — для меня интересны, но очень трудны. Нам удалось на аукционе выиграть одну добычную лицензию на преимущественно газовый Хотого-Мурбайский участок и три лицензии на геологию и изучение других участков.
— Чем примечателен Хотого-Мурбайский участок?
— Он располагается в непосредственной близости от предполагаемого газопровода «Сила Сибири». И я знаю, что «Газпром» сегодня демонстрирует рыночные подходы и активно привлекает независимых производителей газа, расположенных вдоль трубы. В «Газпроме» создана рабочая группа, рассматривающая возможности частных инвесторов, которые бы могли поставлять этот газ.
Другие инвесторы, видимо, не захотели рисковать, поскольку не понимали судьбу проекта «Сила Сибири» и его перспективность. Мы сделали этот смелый шаг.
При развитии этого месторождения, может быть, мы сделаем в этом регионе еще какие-нибудь приобретения. Тщательно изучаем все, что есть на этой территории. Если «Газпром» предложит хорошую, экономически выгодную цену инвесторам за этот газ, приобретая его и поставляя в трубопровод, конечно же, мы будем удовлетворены.
Если нет, тогда будем предпринимать попытки возможной переработки этого газа в конце трубы и будем платить «Газпрому» на рыночных условиях тариф за прокачку. Что делать с этим газом? Сейчас мы просматриваем несколько проектов — в том числе и с иностранными компаниями. Это может быть и производство метанола, и производство карбамида и других элементов газохимии. Вопросы сжиженного газа не рассматриваем, поскольку на это нацелены строго «Газпром» и «Роснефть»??.
Немаловажно еще и то, что Хотого-Мурбайский участок имеет высокое содержание гелия. Сейчас мы смотрим, какие существуют в мире технологии по утилизации гелия, по его транспортировке, по рынкам потребления. И здесь нам будет не сложно действовать, поскольку Чаяндинское месторождение (откуда «Газпром» ведет «Силу Сибири» до Владивостока) — это богатейшее месторождение с элементами гелия. «Газпром» будет применять передовые технологии, а мы будем следовать этой логике. Основные потребители — США и Япония, они обладают соответствующими технологиями. Российскаяпромышленность — а особенно ВПК — нуждаются в этом продукте. Думаю, не сложно будет найти партнеров в такой проект.
Рядовой инвестор
— Войду ли в контур фонда «Энергия» те активы, которые связывают лично с вами или вашими родственниками? У вашего сына есть около 10% «Кузбассразрезугля».
— Хочу уточнить, Виталий Игоревич владеет 7,5% «Кузбассразрезугля». Данные об этом есть в реестре акционеров. Он начал покупать акции постепенно, когда компания стоила меньше $1 млрд. Появлялись деньги — он покупал. Действовал, как прозорливый инвестор. Компания выросла в стоимости в 4 раза. Актив принадлежит исключительно ему.
Угольные активы для меня очень интересны, потому что я прекрасно понимаю место угля в энергетическом балансе страны и не исключаю для себя вхождения в этот рынок.
— Почему не хотите вести бизнес с родственниками?
— Все самостоятельные люди. Каждый мыслит и живет по-своему, У Виталия Игоревича тоже другие активы, которые для меня интереса не представляют. Он успешный и состоявшийся инвестор. Для меня то, чем он владеет, непрофильные, непонятные вещи. Зачем мне разбрасываться, когда есть столько интересных профильных проектов. Но я не исключаю возможности того, что в будущем мы будем делать какие-то совместные инвестиции.
— Другие активы вашего сына (немецкие верфи Nordic Yards, «Основа телеком») тоже не войдут в фонд «Энергия»?
— Как говорят, никогда не говори никогда. На сегодня и на ближайшие три-пять лет заверяю вас: никаких мыслей даже нет на эту тему.
— Есть ли у вас банковские активы? У компаний фонда «Энергия» был собственник — фирма «АСС-инвест», ее конечный офшорный владелец держит небольшие пакеты акций в трех российских банках. Эти банковские активы как-то связаны с вами?
— У фонда «Энергия» нет никаких банковских активов. И никаких иных непрофильных активов. «АСС-инвест» — это скорее всего управляющая компания, провайдер услуг, у которой были приобретены ЗАО «Новохим» и ЗАО «Новоэнерго». Ни к самому холдингу, ни к нашему направлению деятельности «АСС-инвест» отношения не имеет.
— Говорили о том, что интересы Виталия Юсуфова в совете директоров Банка Москвы представлял Антон Сметанин. Теперь он в совете директоров Банка Кипра (Bank of Cyprus). Связано ли это с тем, что в период кипрского кризиса у вас или Виталия Игоревича на депозитах Банка Кипра остались какие-то средства? Или вы имеете долю в этом банке?
— Вопрос нужно задавать тем людям, которых вы назвали. На сегодняшний день у нас нет никакого интереса ни к Банку Кипра, ни к другим банкам. Может быть, в отдаленной перспективе мы будем рассматривать возможность приобретения финансового института. Но пока я даже не думаю на эту тему.
— Не интересовались ли вы «Юниаструм банком», который входит в группу Банка Кипра?
— Нет. Удивлен, что ходит столько легенд, но никакого интереса не проявлял.
— Какова сегодня капитализация ваших проектов и на какой уровень хотели бы выйти?
— Сложно ответить на этот вопрос, многие проекты находятся в начальной стадии, у нас есть их параметры — и мы будем привлекать профессиональных оценщиков.
Говорить о желаемой капитализации пока некорректно.
— На российском рынке есть проекты примерно такого же масштаба, но не заметно, чтобы они интенсивно развивались. В чем, на ваш взгляд, ваше конкурентное преимущество?
— Большого конкурентного преимущества нет — ответственно подхожу к инвестициям и оцениваю проекты на ранней стадии по геологической информации и развитости инфраструктуры. Мы открыты для диалога с крупными стратегическими партнерами, но вопрос о продаже наших активов крупным компаниям не стоит. Буду развивать свои проекты насколько хватит сил и возможностей.
— Вы были министром энергетики, спецпредставителем президента (то есть вы носитель информации, которой нет у простого инвестора). Нет ли в этом конфликта интересов?
— Как рядовой российский гражданин и инвестор, я считаю, что каждый человек должен заниматься тем, что умеет. Я не должен сегодня идти и создавать модельное агентство или заниматься чем-нибудь другим. Я получил профессиональное энергетическое образование, занимался энергетикой на госслужбе и глубоко убежден, что должен заниматься инвестициями именно в этой сфере. Все свои знания, силы и опыт я должен приложить в той инвестиционной сфере, которую я понимаю, — понимаю, каков механизм принятия решений со стороны регулирующих органов и как правильно позиционироваться.
О связях
— Чтобы в России заниматься бизнесом в нефтегазовой сфере, нужно конкурировать с подконтрольными государству компаниями. Как вам это удается, используете ли вы свой административный ресурс?
— «Роснефть» и «Газпром» — крупные компании мирового уровня. Но иногда у них нет интереса к маленьким проектам, которые интересуют таких инвесторов, как я.
Если у меня появится малейшая возможность взаимодействия с этими компаниями, я это сделаю с удовольствием. Потенциал этих компаний не реализован в полной мере. У них есть много проектов, которые сегодня еще не реализованы или находятся в начальной стадии. Самый главный вызов для нас всех — это необходимость привлечения масштабных инвестиций для того, чтобы в нефтяной и газовой отрасли не просто поставлять сырую нефть и природный газ потребителям, хотя и это тоже нужно делать, но и заниматься переработкой.
Если таким маленьким инвесторам, как мой фонд (а таких, я думаю, десятки), удастся договориться с этими крупными компаниями, если получится создать альянсы, то люди с удовольствием будут развивать эти проекты. Я был 10 лет в совете директоров «Газпрома», возглавлял совет директоров «Роснефти», а также входил в советы директоров крупнейших российских нефтегазовых и энергетических компаний. Не знаю, как это рассматривать в инвестиционном бизнесе. Я это рассматриваю как большой плюс.
— Вы уже несколько лет не являетесь госчиновником, но мы разговариваем вашем кабинете в МИДе, говорят, у вас есть спецсвязь. Важно ли это для бизнеса — иметь возможность позвонить любому высокопоставленному человеку и обсудить с ним что-то по безопасной линии, или вы не пользуетесь этим?
— По указу президента я имею пожизненное звание «чрезвычайный и полномочный посол». Исторически находился в этом кабинете, занимая государственную должность. У МИДа есть такая практика — какие-то помещения сдавать в аренду структурам по согласованию с правительством — Росимуществом, Москомимуществом и т. д. Поэтому у фонда «Энергия» есть пятилетний договор аренды на эти помещения. Я себя здесь очень комфортно чувствую, все свои обязательства перед министерством и правительством выполняю в соответствии с подписанными договоренностями. А мой персонал и мои сотрудники — все находятся в бизнес-центре. Это ничего не добавляет и не меняет в принципе.
— Знакомы ли вы с вице-премьером Аркадием Дворковичем, у вас есть с ним какой-то контакт, был ли диалог, когда вы решили заниматься бизнесом?
— Я уже сказал, что все свои решения принимаю сам и принимаю в строгом соответствии с действующим регламентом. У меня нет никакой потребности обращаться к высокопоставленным чиновникам. Вот есть регламент — продажи государством лицензий на аукционах и конкурсах, смотрим, какие требования предъявляются к инвесторам, выполняем их и спокойно действуем в рамках регламента.
— Не приведут ли санкции в отношении бизнесменов из окружения Владимира Путина и других лиц к тому, что эти люди попытаются использовать известных в бизнесе людей как некое прикрытие для себя, вероятно ли такое? Обращались ли к вам с такими предложениями?
— Нет, таких предложений не поступало. И такие разговоры и возможности вредны для всех. Я думаю, что до этого не дойдет. У такой конфигурации мало перспектив. Я не герой фильма «Золотой теленок», который был номинальным директором нескольких компаний. Я готов рассматривать предложения по приобретению этих активов, но на рыночных условиях. И я бы хотел вернуться к тому, что сказал сначала. Я свой бизнес строю самостоятельно. Независимо ни от кого. Ни от политиков, ни от чиновников.
— В нефтегазовом комплексе знакомые российского президента занимаются и инфраструктурными проектами, и поставками. Бизнесы в этой сфере иногда не могут без них обойтись. Не придется ли лавировать между угрозой внешних санкций и внутренней необходимостью партнерствовать или договариваться с этими людьми?
— Я собираюсь в стратегическом плане создавать и развивать новые проекты. А если это коснется действующих, мы будем следовать тому регламенту, о котором я сказал. Не знаю, в какой степени это может на нас сказаться. Повода я никому не давал.
— Вы начинаете работать с американской компанией и госбанком США, есть ли риски, связанные с нынешней политической ситуацией и санкциями?
— Политические отношения между Россией и США испытывают сложности. Но это не должно влиять на наше сотрудничество в экономической сфере.
— Но санкции уже данность. А у вас партнерство с компанией «Новатэк», совладелец которой — Геннадий Тимченко попал под эти санкции. Нет ли здесь рисков для вас?
— Я бы не хотел комментировать ситуацию, касающуюся отдельных людей. И потом, что такое санкции? Санкции всегда носят временный характер. Санкции — это решение американского президента, который предписал государственному органу (Office for Foreign Assets Control) — организации при казначействе США, что она должна делать с активами и людьми в других странах или на территории США. Сейчас в наших проектах при отборе партнеров мы проводимтщательный due diligence таких ситуаций: оцениваем активы и риски и по регламенту этой организации. Она накладывает ограничения на действия лиц и компаний, которые контролируют активы или косвенно с помощью группы компаний влияют на управление ими. Я этих рисков в моих проектах сегодня не вижу.
— Ваши западные партнеры не сочтут риски слишком высокими? Беспокоятся ли они?
— Нет, я этого не почувствовал. Россия еще не сделала ни одного шага, чтобы кого-то ограничить в инвестициях в российскую экономику. Россия открыта — пожалуйста, инвестируйте, работайте. И это было ярко продемонстрировано президентом Путиным, который встречался с главами крупнейших мировых компаний (Siemens, Shell). Любые инвестиции приветствуются. Не вижу ни одного индикатора беспокойства для западных партнеров. Ярким примером является СП «Роснефти» и Exxon Mobil, которое предполагает бурить первую скважину на шельфе Карского моря в августе этого года, что является очень сложной технологической операцией и финансово емкой. Exxon Mobil обладает этой технологией. Вот живой пример инвестиций западных компаний в сегодняшних условиях.
Ведомости
Источник: http://biznes-dagestan.com/intervyu/784-intervyu-igor-yusufov-uchreditel-fonda-energiya.html