«Где Даги — там напряги!»
Майки с такой модной надписью на спине в самом Дагестане не носят. Потому что напряги здесь ощущаются и так: они висят в воздухе удушливой пеленой. За пределами своей республики дагестанцы начинают нервно и сильно любить малую родину, сублимируя ностальгию борзыми футболками и неадекватным поведением. По привычке они начинают бороться за жизненное пространство, когда в этом нет необходимости. Но по-другому не могут — среда, в которой они выросли, криминализирована до предела. Волосы дыбом встают, когда слышишь, как взрослые люди, иногда облеченные властью, с высшим образованием, начинают всерьез рассуждать «о понятиях». Или кто и как «кому кинул салам», а кто не кинул, не оказав уважения, и поэтому необходимо «сломать ему пальцы, ноги, поставить на колени». Большинство этих угроз — пустые, но сама атмосфера намекает на тяжелую мировоззренческую хворь, которую остальная Россия худо-бедно изжила много лет назад.
Как ни странно, радикальный ислам в Дагестане органично слился с пацанскими понятиями середины 90-х годов. А может быть, они просто не мешают друг другу? Салафизм, или в простонародье — ваххабизм, припорошенный романтикой большой дороги, сейчас один из самых модных трендов в Дагестане.
«Не мы плохие, жизнь плохая»
Дагестан — республика молодая по общероссийским меркам — более половины населения не старше 38 лет. Преобладает молодежь 18 — 25 лет. В 90-х годах здесь почти в одночасье остановились все заводы, работавшие в интересах ВПК. В это же время рухнула и советская система дотирования колхозов и совхозов. Республика превратилась в трудоизбыточный регион, неспособный переварить огромное количество молодежи. Особенно ситуация обострилась в последние годы — как следствие демографического взрыва начала 90-х.
— Вот и представьте: крепкие, уверенные в своей правоте ребята, которые не пьют, не курят, считают миссией мужчины любой ценой обеспечить свою жену, детей, стариков. И не имеют возможности сделать это законно, — встречает нас в своем кабинете начальник управления информационной политики главы Дагестана Зубайру Зубайруев. — Но в городах другие правила, по которым они уже не могут жить. И очень большая часть сегодняшних «лесных» (так в республике называют боевиков. — Ред.) — это дети тех, кто в 90-е годы вынужден был прийти в города с горных районов. Неудавшийся в жизни отец не может быть авторитетом для своего сына. И эти молодые ребята попадают под влияние «подъездных амиров», которые им объясняют: «Вы ни в чем не виноваты, виновата система».
«Сухой закон по шариату»
Нельзя сказать, что власти даже не пытаются что-то противопоставить в борьбе за умы молодежи. Действуют они штампованно, по инерции: скучные «круглые столы», малопонятные научные доклады… Однако в эпоху Твиттера и Фейсбука молодому человеку нужны яркие и доступные тезисы. Идеологическая глыба исламских радикалов в молодежной среде сегодня держится как раз на таких простых и емких трех китах:
1. «Силовики убивают нас только за то, что мы уверовали».
2. «Все чиновники — воры, жулики и взяточники».
3. «Светское государство — харам, с ним надо воевать, а жить — по шариату».
— Я удивляюсь позиции наших правоохранительных органов, — разводит руками Зубайру Зубайруев. — Хотя бы из инстинкта самосохранения надо с этими тезисами воевать. На улице в затылок полицейскому стреляют, мимо трупа идет женщина и плюет на него. Как можно было до такого дожить? Где программа лояльности населения к органам, где кампания дегероизации боевиков?
В глазах нашего собеседника нет уверенности, но отступать ему некуда.
В результате идеологической борьбы в той же Махачкале сразу практически исчезли сауны-бордели, которых здесь еще два года назад было в десять раз больше, чем мечетей. У входа в питейные заведения красуются таблички «Кафе спиртным не торгует». Несколько магазинчиков с дербентскими и кизлярскими коньяками опасливо жмутся к правительственным кварталам. В остальных местах торговлю алкоголем ваххабиты вывели под корень — взрывая, сжигая, отстреливая. Как иллюстрация для непокорных — в местной газете реклама фирмы, занимающейся бронированием джипов: «Выдержал 4000 пуль, спас 397 жизней, выдержал 3 тонны взрывчатки, проедет до 10 км на спущенных шинах»…
Три модели жизни
Ситуацию усугубляет война трех правовых систем. Адатов — народных обычаев. Законов Российской Федерации. И исламского права. Ни одна модель не работает в полной мере, хотя в последние годы шариат вырвался вперед.
— Идет процесс адаптации норм шариата к светской жизни, — делится с нами директор Центра исламских исследований Северного Кавказа Руслан Гереев. — Модели нынешних заграничных султанатов показывают, что такое возможно. Молодые люди, последователи салафизма, хотят государство типа Омана, Брунея, Бахрейна. Ну, к примеру, зачем регистрация брака в загсе? У нас все равно молодой человек сначала регистрирует свой брак в мечети и получает удостоверение зеленого образца. Можно же пойти навстречу. Вместо того чтобы вести диалог, федеральный центр делает упор на силовую составляющую. Но убивают одного человека, на его место приходят десять. У нас же клановость. Парня убили, и вся его родня может схватиться за оружие.
— Это следствие распространения салафизма?
— Право исповедовать салафизм дано гражданину России Конституцией. Но государство должно контролировать, кто проповедует. А у нас проповедуют люди, получившие образование за рубежом нелегально. И вот он приезжает домой. При этом он хорошо знает основную базу Корана, которой может мотивировать любое свое действие. А тут ему встречается имам, который по большей части самоучка. Или обратная ситуация. Здесь как сидел имам мечети 30 лет, так и сидит. Его сменяет его сын или сват. А салафизм вдобавок ко всему не сильно отягощен ритуальной или обрядной частью. И молодые считают, что время невоинственного суфизма безвозвратно уходит.
— И многие так думают?
— Я раньше работал в Комитете по делам религии и возглавлял информационно-аналитический отдел. Последний мониторинг молодежной среды — с 9-го по 11-й классы школы и первые три курса вузов, самая проблемная зона, — показал радикализацию 12% респондентов. Сейчас эта цифра, скорее всего, выросла до 18.
Островки «стабильности»
Мы сидим в пустом кафе на берегу искусственного озера Ак-Гель. Справа и слева от нас — сплошные банкетные залы. Гуляющие без остановки садят над водой из огнестрельного оружия. Один стрелок, не сдержав праздничных эмоций, пускает заливистую очередь на полрожка. А к нам в кафе заходит ватага мальчишек от 10 до 14 лет с пакетами, набитыми коньяком и водкой. Со свадебного стола. Нам предлагают купить водку. Вежливо отказываемся. Ребята направляются к столику с двумя немолодыми мужиками. Но один из них «не оказал уважения» торговцам алкоголем — послал подальше и еще дернул за ухо самого активного. До нас долетают обрывки злого разговора — о вере и исламе. Начинается сериал «Бригада», завязший во времени. Кто-то из детей тыкает в кнопки телефона. По его словам, «сейчас крыша будет, братья приедут, всем переломают ноги». Мужик достает пистолет, но открыто его не демонстрирует, прячет под полой пиджака. Этого достаточно, чтобы новое поколение дагестанцев сдуло из кафе. Представители старшего поколения еще долго и матерно сокрушаются о падении нравов.
Вряд ли это были верующие. Настоящие ваххабиты умеют тщательно подбирать слова. В этом мы убедились на следующий день.
Продолжение в следующем номере.
Источник: http://kavkaz-news.info/portal/cnid_279263/alias__Caucasus-Info/lang__en/tabid__2434/default.aspx