Весной «Лукойл» начинает установку платформ для эксплуатации скважин месторождения им. Владимира Филановского в северной части Каспия. Запасы месторождения, по оценкам компании, составляют 153 млн тонн нефти и 32 млрд кубометров газа. На севере Каспийского моря «Лукойл» открыл уже восемь крупных месторождений, а впереди еще освоение центральной части Каспия, тоже довольно перспективной. Насколько опасна добыча нефти для экологии моря – с этого вопроса началась наша беседа с экспертом Каспийской экологической программы, руководителем компании «СинтэкоН» Ахмедом МУНГИЕВЫМ (на фото).
– Как эксперт по загрязнениям от Российской Федерации в рамках Каспийской программы я много раз участвовал в обсуждениях оценок воздействия на окружающую среду разных добывающих компаний, в том числе международных, таких как «Бритиш Петролеум», «Аджип» и так далее. Все западные компании, даже самые современные, сбрасывают буровые отходы и шламы прямо в море и заявляют, что никакого ущерба природе это не наносит. Лишь «Лукойл» декларирует концепцию «нулевого сброса». Они даже по телевидению пустили соответствующую рекламу. И, что самое важное, они действительно вывозят с буровых платформ все отходы и обеззараживают их на берегу. В Астрахани у «Лукойла» есть для этого полигон. А в 2008 году, когда бурили разведочную скважину на месторождении «Центральная1», буровые отходы вывозились на полигон «СинтэкоН» под Каспийском, где мы их утилизировали. Так что никакого серьезного ущерба добыча нефти в Каспии нанести не должна. Если только не будет аварий. Аварийные ситуации исключить нельзя, и они представляют большую опасность. Вспомните Мексиканский залив, где в 2010 году сгорела буровая платформа. Если подобное повторится у нас, последствия будут катастрофическими. Мы можем однажды проснуться на берегу нефтяной лужи.
«Лукойл» начал бурить на Каспии в начале 2000х. Есть хоть какаято возможность сравнить, как с тех пор изменилась чистота воды?
– Это очень трудно сделать. Никто не проводит серьезного мониторинга.
Но ведь закон обязывает нефтяные компании содержать лаборатории и следить за экологией.
– Да, и они это делают – каждая на своем участке. Они обязаны включать данные в раздел проекта «Охрана окружающей среды». Получается лоскутное одеяло, а целостной картины нет. К примеру, лаборатория Центра экологического контроля и мониторинга с 2008 года не имеет вообще никаких заказов. Стоим без работы. У Росприроднадзора нет своей лаборатории. Они раньше заказывали нам работу, сопровождение инспекционной деятельности, но не мониторинг. Мониторинга вообще нет, кроме гидрометовского, а он очень упрощенный с точки зрения комплексной оценки экологической ситуации. Многих экологов интересует ситуация на Каспии, но я вынужден говорить, что у нас нет данных. Если быть честными, мы чувствуем, что она может быть плохой, особенно в некоторых промышленно и демографически нагруженных зонах, но юридически ответственно заявить об этом не можем, потому что нет соответствующих исследований.
Но креветки исчезли…
– Честно говоря, про креветок не в курсе. Но тут же вообще катастрофа была последние несколько лет в связи с вселенцамимедузами. В десятки раз упала добыча кильки, рыбодобывающие компании распродают суда. Когда мы со студентами обсуждаем экологическую ситуацию, мы говорим о таком интересном факте: мы боимся какихто техногенных загрязнений, разлива нефти, но с такими ситуациями природа справляется, переваривает их както. А вот биологическое загрязнение куда опаснее. На наших глазах произошло биологическое загрязнение Каспия, масштабы которого мы до сих пор не оценили. А изза чего? Опятьтаки изза непродуманного отношения к природе.
Все началось с ВолгоДонского канала. До его появления бассейн Каспия был изолированной экосистемой, так же как Австралия в свое время. Вы помните, как кроликов завезли в Австралию и они убили там всю природу? Вот то же самое произошло после построения в середине прошлого века ВолгоДонского канала. Танкеры вместе с балластной водой завезли гребневикахищника (Mnemiopsis leidvi), это один из видов медуз, который начал активно оккупировать бассейн Каспия. Периодически в Интернете появляются сообщения, что в Волге появились нехарактерные виды, биоты. В море они уничтожают всю кормовую базу мелких рыб, и началось в общемто изменение, деформация экосистемы. А так как экосистема уникальна – и осетровыми, и тюленями, и многими другими видами, – то мы рискуем ее потерять.
И, возможно, осетры исчезают вовсе не изза браконьерства, а изза биологического загрязнения?
– Это трудно установить, так же как и причину массовой гибели тюленей. Хотя мы и пытались это сделать. Но никому дела не было, только «Гринпису», сотрудники которого пару раз прилетали, помогли нам с анализами. Както это глухо проходит, никто проблему не поднимает, а это, в общемто, очень серьезно. Вы представьте, миллионы лет существовала изолированная экосистема бассейна Волги и Каспия. И буквально за 5060 лет после построения канала мы уже потеряли многие уникальные черты. А что будет через сто лет? Может, вообще осетров не останется и других видов. Это же очень трудно предсказать, как деформируется весь биоценоз. В основании трофической пирамиды, где расположены медузы, креветки, фитопланктон, происходят фундаментальные изменения. Медузы выедают все, их самих никто не ест. Основание пирамиды подмывается, и она может рухнуть. Но предсказать, что в итоге будет, очень трудно, моделированием ситуаций такого масштаба вообще никто не занимается. Просто мы еще не умеем этого делать, не имеем достаточно информации. Это похоже на раковую опухоль. Мы ее не чувствуем, но она есть, и к чему она приведет, неизвестно.
Расскажите о вашем полигоне для утилизации нефтяных отходов. Что он из себя представляет?
– Технология разработана краснодарским НПО «Бурение» и основана на сочетании нескольких физикохимических процессов адсорбции и связывания опасных отходов. Обезвреженные отходы представляют собой техногенный грунт четвертого класса опасности, то есть безопасный. По заключению Роспотребнадзора его можно использовать для строительства дорог, выравнивания ландшафта. Первоначально полигон находился рядом с Каспийском, на территории кирпичного завода. Мы решали параллельно две задачи. С одной стороны, обезвреживали буровые отходы, которые вывозились с Каспия «Лукойлом». С другой стороны, рекультивировали выработанные карьеры кирпичных заводов. Вы знаете, их в Дагестане очень много. Только между Махачкалой и Каспийском их около семидесяти, по официальным данным. Как правило, владелец кирпичного завода берет участок в аренду на 49 лет. Согласно закону, по завершении работ держатель лицензии на выработку недр обязан вернуть участок в исходном виде. Но если оттуда выбрано несколько миллионов кубометров грунта, то нужно их чемто заполнить. Гдето надо их взять. Никто об этом не думает. Как говорится, через 49 лет или ишак умрет, или мулла. Так что никто, естественно, эти земли не рекультивирует. Конечно, 49 лет еще не прошло, но многие заводы обанкротились и закрылись, а карьеры остались. В проектах многие арендаторы пишут, что эти ямы будут использоваться при создании рыбоводческих хозяйств. Мол, их можно заполнить водой и разводить там рыбу. Но это тоже фикция, из области ненаучной фантастики, потому что у нас почвы очень засолены. Мы делали анализ воды, которая скапливается в этих карьерах. Там концентрация солей – 70 граммов на литр, то есть в семь раз солонее Каспийского моря. Ни одна рыба в таком рассоле жить не будет. А проблема рекультивации очень серьезная, потому что карьеров много, фактически весь ландшафт между Махачкалой и Каспийском изуродован. Мы надеялись хоть частично решить проблему – обезвреживать отходы и рекультивировать карьер кирпичного завода.
А почему вы говорите об этом в прошедшем времени?
– Дело в том, что вскоре владелец завода стал требовать плату за то, что мы для них делаем. Пришлось искать другой участок. И мы его нашли, тоже между Каспийском и Махачкалой. Там и начали строить заново, повторно. Этим летом окончательно завершили технологическую доводку. Первый заказ получили от «Транснефти». У них на нефтепроводе «Баку – Новороссийск», на одной из веток на территории Ставрополья, была нефтеперекачивающая станция Камышбурун. Они решили ее демонтировать, а при демонтаже образуются нефтяные отходы. Как выяснилось, во всем ЮФО нет другой фирмы, которая умеет и имеет право это делать. Поэтому эти отходы, почти 1500 тонн, возили к нам, и мы их обезвреживали.
Через год «Лукойл» начнет бурить недалеко от Дагестана, тогда, возможно, будет какаято работа. Мы полностью готовы к приему любых видов отходов, но желающих их сдавать пока нет. Переговоры с несколькими потенциальными клиентами завершились ничем. В частности, Русгидро, небедная вроде организация, хотела, чтобы мы с шести электростанций в горных районах свозили жидкие и твердые отходы (это 48 рейсов в год) – за 400 тысяч в год. Они привыкли, что САХу платят за то, что он вывозит мусор за пределы города и выбрасывает. Но эта сумма не покрывает даже транспортных расходов, не говоря об утилизации. Работает обычная привычка: легче вышвырнуть отходы, а в случае чего – договориться с инспектором.