В галерее Paperworks на Винзаводе в Москве не протолкнуться: известные художники, маститые кураторы и галеристы, журналисты и редакторы авторитетных изданий. Открытие выставки «Позволь мне быть частью нарратива» дагестанки, внучки Расула Гамзатова, Таус Махачевой — событие не из рядовых. О проекте, к слову, уже написали в «Афише», «Коммерсанте», «Арт-хронике», сообщили на «Дожде», в ряде интернет-изданий.
Думается, что совсем скоро, вот это «внучка советского поэта…» начисто исчезнет из всех текстов о художнице. Как бы это вызывающе ни звучало, но с каждым новым проектом ссылок в Гугле на имя Таус увеличивается ровно на треть, и потребность в знакомстве героя с читателем постепенно отпадает. Три года назад художницу называли в числе 8 самых перспективных молодых авторов России, а в прошлом году Таус вошла в список участников основной программы московской биеннале и попала в шорт-лист премии Кандинского. Из последних достижений — Таус стала лауреатом государственной премии «Инновация» в области современного искусства.
Все работы Таус так или иначе отсылают к Дагестану, несмотря на то, что родилась художница в Москве, а получала образование в престижных лондонском колледже Goldsmith и Институте проблем современного искусства. «Для меня это вопрос эксплуатации, — говорит автор. — Меня можно обвинить в том, что вроде как я со своим западным взглядом возвращаюсь на родину, что-то там снимаю и выставляю. Такой ориентализм. У меня вообще до сознательного возраста не было ощущения, что это моя родина, что я этим интересуюсь. И только на первом курсе в Лондоне, году в 2004-м, я поняла, что мне это интересно. Я поехала в горы, в дом своего прадедушки, жила там месяц. Пыталась понять, что я делаю, кто я, откуда и зачем. Учила аварский — он, правда, оказался очень трудным, и я его так и недоучила, но надеюсь это все-таки исправить. Тогда у меня и сформировалось ощущение, что эти люди мне близки. Возможно, меня вырастили на идеальном образе Дагестана, на дедушкиных книжках, на том, как разговаривают в моей семье. Потом уже у меня случился реалити-чек — и я поняла, что весь этот мир благородных мужчин и ценностей почти исчез, а действительность от него сильно отличается. Но с ней тоже можно работать».
Работа, за которую Таус дали «Инновацию», республике известна не по газетным статьям и фотографиям. Перфоманс «Быстрые и неистовые» вышел за пределы галерейного пространства не столько фактом своего создания, сколько содержанием арт-действа. Таус одела лексус в меховой чехол, сшитый из старых шуб, и проехалась в нем по улицам Махачкалы. Еще одна отсылка к тому, что происходит на ее родной земле, — видеоработа «Пуля» (и номинация на премию Кандинского): «Это мой способ обсуждения происходящего. Даже в тексте о работе я говорю, что в тот день, когда я прилетела ее снимать, на углу моего дома застрелили трех полицейских. Но при этом, возможно, работа имеет и более универсальное прочтение: она о сути и инструменте насилия как такового».
В галерее Paperworks тем временем в режиме нон-стоп идет последняя работа Таус «Позволь мне быть частью нарратива» (что такое «нарратив», можно посмотреть в словаре). Выставка состоит из двух видео. Первое — советский документальный фильм про дагестанского чемпиона по вольной борьбе Али Алиева, который рассказывает о восхождении борца к славе и скором поражении на Олимпиаде. Напротив него транслируется своего рода документальный фильм, снятый художницей, о собачьих боях в Дагестане. Повествование делится между двумя экранами. Слева демонстрируются сами бои. Справа — интервью с участниками и организаторами.
Таус избегает сравнений собак с борцами, которые невольно лезут в голову зрителю: «О боях мне рассказал приятель. Существует чемпионат Дагестана, чемпионат Кавказа и чемпионат мира, и по итогам боев выпускаются видеосборники. Меня заинтересовало, как это выглядит — мужчины бегают вокруг, подбадривают собак: «Малыш, давай! Мужчина, давай!». Это наделение собаки мужскими, человеческими качествами меня тоже интересует. Сначала я ездила к заводчикам — они сами с собаками бегают, плавают. Вообще стереотипное представление о боях — что это очень кровавый, убийственный спорт. Это не так. Собаки бьются не до конца, есть четкие правила проигрыша. Если собака поджала хвост или издала определенный визг, — это все в тишине происходит, — то все, она проиграла. И бой заканчивается. Есть особая коммуникация между собаками, она у них врожденная. При этом бьются только кобели, сук не пускают — потому что вот они бьются до конца, у них другой инстинкт. Есть легкий, средний, тяжелый вес. Если 15 минут никто не сдается, делают второй раунд. А вообще эти бои называются не бои, а «тестинг боевых качеств отечественных волкодавов». Потому что это собаки пастушьи — но они не пасут, а именно от волков защищают. Большинство этих собак не выращены специально — они просто проявляют боевые качества, когда сторожат овец.
Этот проект — «Позволь мне быть частью нарратива» — я делала с куратором Лешей Масляевым. Меня в нем вообще почти нет — я редуцируюсь. Там много документальных интервью с заводчиками собак. Вообще, вся выставка получается как размышление о том, может ли документалистика быть правдивым документом эпохи, ведь во всем есть пропагандистская составляющая — и в съемках про Али Алиева, и в моих съемках, наверное, тоже. Я думала, как в советское время формировалась картина Северного Кавказа. Например, был такой киножурнал «Северный Кавказ», где циркулировали совсем другие идеи. Где сейчас увидишь промо-ролик про токарей, которые делают розетки на фабрике в Ингушетии?».
Недавно Таус появилась в проекте «Амазонки» журнала «Арт-хроника» наряду со скандально известными Pussy Riot и активисткой группы «Война», но несмотря на это, художницу неправильно причислять к борцам за права женщин. Ее включение в ряды амазонок от искусства — скорее, гендерное. Потому что о мужчинах, в частности о кавказских, Таус говорит с неподдельным уважением: «Сейчас меня интересует мужская идентичность, воспроизводство мужественности на Северном Кавказе. Обсуждая мою диссертацию о проблеме маскулинности с теоретиком Мадиной Тлостановой, я услышала от нее, что колонизированный мужской объект лишен мужских качеств. Если брать какие-то гендерные теории, то есть мало исследований о том, что мужчины, особенно кавказские, так же подавлены вот этой необходимостью соответствовать некоему образу, как женщины подавлены мужчинами. Мне интересно наблюдать, как воспроизводится один и тот же паттерн поведения. Но к Северному Кавказу эта теория подходит не вполне — там даже царские войска носили черкески. А у имама Шамиля в войске были «медали» за трусость — нашивки, которые свидетельствовали о недостойном поведении в бою. Так что в работах у меня сейчас период завороженности кавказскими мужчинами».
Источник: http://www.ndelo.ru/one_stat.php?id=6877